Чарльз Шеффилд - Летний прилив

«Перри совершенно прав, — подумал Ребка, — и он сообразительнее, чем я себе представлял, но он делает тактическую ошибку. Члены Совета не лгут и обвинять их в этом — только напрашиваться на неприятности».

Но Грэйвз улыбнулся, в первый раз с момента их встречи.

— Командор Перри, я благодарен вам. Вы облегчили следующую мою задачу. — Он вытащил из кармана безупречно белый кусок ткани, вытер мокрую макушку своей лысой головы и широкий бугристый лоб. — Вы спрашиваете, откуда мне это известно. Как я уже сказал, я Джулиус Грэйвз, но в некотором смысле я также Стивен Грэйвз. — Он откинулся на стуле, на секунду закрыл глаза, моргнул и продолжил: — Когда меня пригласили в Совет, мне объяснили, что я должен буду знать историю, биологию и психологию всех разумных и потенциально разумных существ во всем нашем спиральном рукаве галактики. Необходимый объем знаний превышал возможность человеческой памяти.

Мне предложили на выбор, если я захочу, вживить в меня неорганическую высокоплотную память, такую громоздкую и тяжелую, что мои голова и шея потребуют постоянной поддержки, что-то вроде подпорок. Такой способ любят члены Совета из Сообщества Зардалу. Или же я мог развить внутри себя мнемонического близнеца, вторую пару мозговых полушарий, разросшихся из моей собственной мозговой ткани и применяемых только для хранения и использования информации. Их нужно было встроить в мой череп, за корой головного мозга, слегка увеличив внутричерепное пространство.

Я выбрал второе решение. Меня предупредили, что поскольку эти полушария являются моей неотъемлемой частью, их способность к накоплению и хранению информации будет сильно зависеть от моего физического состояния. Я объясняю это, чтобы вы не считали меня необщительным, если я откажусь выпить или проявлю, казалось бы, чрезмерную заботу о своем здоровье. Мне следует быть крайне осторожным в отношении всех стимуляторов, используемых для отдыха и развлечения, иначе я нанесу ущерб мнемоническим поверхностям, а Стивен этого не любит.

Он улыбнулся, и когда снаружи раздался вой ветра, на его лице отразились какие-то противоречивые чувства. Ветер ударил в стены низкого здания, и они задрожали.

— Я не сказал вам еще, — продолжал он, — что у внутреннего мнемонического близнеца может проснуться сознание, вернее осознание себя как личности. Это и случилось. Как я уже говорил, я Джулиус Грэйвз, но я также и Стивен Грэйвз. Он источник моих сведений о Дари Лэнг и кекропийке Атвар Х'сиал. А теперь давайте перейдем к другой теме.

— Может Стивен разговаривать? — спросил Ребка.

Макс Перри, казалось, был спокоен. Один член Совета, сующий повсюду нос, уже достаточно плохо, а их тут оказалось двое! И всегда ли победителем оказывался Джулиус Грэйвз? Судя по выражению его лица, в нем шла сильная внутренняя борьба.

Грэйвз покачал головой.

— Стивен не говорит. Он не видит, не слышит, не осязает и не чувствует, если только я не переключу свои сенсорные вводы на передачу сведений на хранение. Однако Стивен умеет думать и утверждает, что лучше меня. Как он мне говорит, у него для этого больше времени. Я получаю от него мысли в форме возвращающихся воспоминаний. Я могу их переводить, и при этом многим кажется, будто с ними разговаривает непосредственно Стивен.

Он замолчал на какое-то время, а когда заговорил, его голос стал как-то гораздо моложе и живее:

— Привет. Рад очутиться на Опале. Никто не говорил, что здесь будет такая вшивая погода, одно хорошо — там, где я нахожусь, при дожде не промокнешь.

Голос снова зазвучал глуховато и хрипловато.

— Приношу свои извинения. У Стивена слабость к шуточкам и ужасное чувство юмора. Мне контролировать ни то, ни другое не удается, но я стараюсь их не очень выпускать на волю. И признаюсь, стал очень полагаться на знания Стивена. Например, у него в памяти все сведения об условиях жизни на этой планете, а мои знания о ней явно недостаточны. Сожалею о своей лени. Теперь давайте вернемся к делу. Я сейчас на Добеллии по делу совсем не шуточному, и юмор здесь неуместен.

— Убийство, — пробормотал Перри после долгой паузы. Шторм приблизился и бушевал вовсю. Причем видно было, что Перри чувствовал себя очень неуютно, когда ветер завывал особенно громко. Не в силах усидеть на месте, он зашагал перед окном, поглядывая то на гнущиеся под бурей кусты и высокие травы, то на бегущие облака, красноватые от ржавого света Амаранта. — Убийство, — повторил он, — множественное убийство. Так сказано в вашей заявке на посещение Опала.

— Сказано. Но только потому, что я не хотел выдвигать более серьезные обвинения по Бозе-сети. — Джулиус Грэйвз явно перестал шутить. — Точнее говоря, геноцид. Пожалуй, я пока скажу сдержаннее, подозрение в геноциде.

Он спокойно огляделся по сторонам. Дождь вновь забарабанил по крыше и стенам. Двое других людей в комнате окаменели: Макс Перри застыл у окна, Ханс Ребка на краешке стула.

— Геноцид. Подозрение в геноциде. А какая разница? — наконец спросил Ребка.

— С некоторых точек зрения никакой, — полные губы дернулись и задрожали. — Нет ограничений по времени и по месту при расследовании и того, и другого. Но у нас только косвенные улики, без доказательств и признания. Моя задача найти прямые улики. Я собираюсь обнаружить их здесь, на Опале.

Грэйвз полез в отделанный голубым кантом карман своей куртки и достал два стереокубика.

— Как ни покажется странным, вот обвиняемые в преступлении. Елена и Джени Кармел, двадцати одного стандартного года, родились и выросли на Шасте. Как видите, это идентичные сестры-близнецы.

Он протянул кубики обоим собеседникам. Ребка увидел двух девушек, загорелых и большеглазых, с приятными лицами, одетых в сочетающиеся цветом платья, рыжевато-зеленое и светло-коричневое. Но Макс Перри, по-видимому, увидел в этих картинках что-то еще. Он ахнул, как будто узнав кого-то, и, наклонившись вперед, схватил кубик. Секунд двадцать он, не отрываясь, смотрел на девушек, потом напряжение ушло, и он поднял глаза.

Джулиус Грэйвз наблюдал за обоими. У Ребки внезапно создалось убеждение, что эти туманные голубые глаза ничего не упускают. Странность и эксцентричность, возможно, были искренними, а может быть и напускными, но, во всяком случае, за всем этим стоял мощный, хотя и странный ум. Дураки членами Совета не становятся.

— Вы, кажется, знаете этих девушек, командор Перри? — спросил Грэйвз. — Если вы с ними встречались, мне необходимо знать, где и когда.

Перри покачал головой. Его лицо стало даже как-то бледнее обычного.

— Нет. Просто на какое-то мгновение, при первом взгляде, я подумал, что они… что это кто-то другой. Женщина, которую я знал очень давно.