Федор Богданов - Дважды рожденный

— Иногда гоми делают непонятные вещи, — сказал Чон, при этом он, как показалось пораженному профессору, даже вздохнул. — Им не было нужды терзать акулу, как ты называешь это безногое существо из морских долин.

— А что же сделалось с тем... с другим? Что, это был гоми?

Чон несколько помолчал, прежде чем ответить:

— Нет, это был не гоми.

— Значит, оттуда, сверху, из надводного мира?! Где он, дай мне на него посмотреть.

Опять Чон несколько заколебался и нехотя указал ему на дверь, из которой он только что вышел.

В небольшой прозрачной ванне лежал совершенно голый человек. Одна рука его оканчивалась какой-то серой «култышкой». «Забинтована, — подумал профессор. — Это та самая рука, которую тот изверг откусил в воде».

Со всех сторон — снизу, сверху, с боков — на труп лился фиолетовый с розовым оттенком свет. Свет отражался от системы выпуклых и вогнутых зеркал и был, повидимому, поляризован.

Перед профессором лежал прекрасный экземпляр человеческой породы, самый совершенный, который он когда-либо видел: с небольшими, но красивыми мышцами, с изумительно пропорциональными конечностями и круглой головой. Лоб был высок и широк, профиль лица прямой и строгий. Но что всего изумительнее было для профессора, так это живот неизвестного: он был поразительно мал в сравнении с общей величиной тела. Когда Чон перевернул его спиной кверху, профессор увидел, что живот почти не касался гладкого дна ванны.

— Да, это, конечно, не гоми, — с удовольствием констатировал профессор.

— Разрушитель машин, — буркнул Чон.

— Будто он желал когда-нибудь зла гоми?

— Они все только и думают о том, чтобы нам повредить.

— Что ты хочешь сделать с этим трупом?

— Он скоро придет в себя. Он нам нужен. Надеюсь, что он будет умнее своих сородичей.

— Для какой цели нужен вам этот человек?

Чон промолчал, и Мартынов не счел нужным настаивать.

— Почему ты думаешь, что он придет в себя?— спросил он.

— Он пробыл в воде не долго — едва ли больше одной двенадцатой «обычного давления».

— To-есть, считая давление, иначе — прилив, равным шести часам, — не больше получаса? А что думает Чон относительно того, как попал в воду этот несчастный?

— Утонул. А всего вероятнее, что он пытался разрушить наши машины.

— А мне кажется, что гоми сами их разрушают своей беспечностью и своим неуменьем.

Чон ничего не возразил на это. Профессор поинтересовался, что это за странный свет, которым он надеется привести «разрушителя машин» в себя.

— С помощью этого света сердце его должно начать работу,

— На меня этим светом тоже действовали?

— Да, но без всякого результата. Токи — совсем другой.

— Повидимому, другой, хотя меня тоже нашли в воде. А все-таки Чон не сказал мне, что это за свет.

— Смесь раскаленных газов.

И опять профессор не мог скрыть своего удивления: гоми умели манипулировать с газами, пользоваться их поляризованным светом с медицинскими целями не хуже, чем известная профессору «надводная» медицина, и в то же время, не знали, казалось, основ химии и медицины.

Появились двое гоми и, молчаливые и сосредоточенные, остановились около ванны с трупом утонувшего.

Любопытство удержало профессора здесь, несмотря на настойчивые приглашения уйти. Чон отдал какие-то распоряжения оставшимся здесь гоми и вышел, но еще до его возвращения профессор вдруг заметил, что человек, бывший, казалось, совершенно мертвым до этого, начал обнаруживать ясные признаки жизнедеятельности: делал судорожные движения конечностями, головой, началось поддергивание мускулов на груди и вслед затем послышался слабый вздох. Профессор следил за этим чудом воскрешения из мертвых с нескрываемым удивлением, смотрел, как беспорядочные толчки где-то внутри лежавшего перед ним сделались спокойными и грудь начала ритмично подниматься и опускаться, и верил и в то же время сомневался в правдивости происходившего перед ним изумительного физиологического процесса.

Пришел Чон, спокойно приладил металлический колпак к голове «разрушителя машин», выключил фиолетовый свет и стал молча ждать.

— Когда-то и на мне был подобный колпак, — вспомнил Мартынов. — Он, повидимому, призван разбудить деятельность мозговых клеток, воскресить сознание. Сердце работает, надо, чтобы и мозг работал. А все-таки невероятно!...

Изумительна способность у гоми к молчанию! Профессор часто видел, как они группами или в одиночку сидели и молчали бесконечно долгое время. Иногда это тупое бдение или сон (профессор затруднялся сказать, что это было) продолжалось в течение двух обыкновенных приливов и двух отливов, то-есть, не меньше суток и даже еще больше!

Так и теперь все три гоми с Чоном во главе сидели и молча ждали. Мартынов пытался нарушить молчание, но без успеха. Рыбы, настоящие рыбы! Сидят и молчат, даже не шелохнутся, точно рыбы, прикрывшиеся речной водой в жаркий день. Не может быть, чтоб у них мозг не работал! А, впрочем, что известно профессору об их внутренней организации? Какими путями шло развитие этих существ? Ведь это все-таки не совсем люди, которых профессор знал... Ага! Вот он, кажется, просыпается, открывает глаза. Так, сознание этого странного утопленника дома. Ну-ка, «разрушитель машин», скажи нам, откуда ты? Что? Он не понимает, повидимому, профессора? Чорт возьми! Он не говорит ни на одном из известных профессору языков!

Мартынов вновь и вновь пытается заговорить, до конца использует все свои лингвистические познания, но странный субъект только качает головой и произносит одно и то же слово, которое ни Мартынову, ни гоми, кажется, непонятно. Откуда же этот человек в таком случае? Это не дикарь, а раз так, то безусловно хоть один из культурных языков он должен был знать, а меж тем он, повидимому, совсем не понимает профессора, хотя смотрит на него с явным интересом и нескрываемым любопытством. Он скользнул взглядом по гоми, и Мартынов заметил в этом взгляде оттенок презрения, и вновь глаза пришедшего в себя остановились на профессоре. Он, казалось, понял усилия профессора казаться понятным, но широко улыбнулся и отрицательно покачал головой.

— Нельзя ли его вниз, ко мне? — спросил Мартынов Чона.

— Нет, «разрушитель машин» останется здесь

— Странно, почему нельзя туда?

— Он еще плох и нуждается в лечении.

— Ах, да, в самом деле: его рука... Ну, и звери же твои гоми, Чон.

— Гоми делают часто непонятные вещи...

— Да, да, я уж это слышал. По крайней мере, ты позволишь мне приходить сюда?

Чон ничего не ответил, и профессор медленно удалился. Уходя, он старался хорошенько запомнить дорогу сюда.