Михаил Емцев - Бог после шести
— Не желает ли брат Олег совершить омовение с дороги?
Олег обрадовался: ему захотелось пойти и умыться. День, проведенный в автомашине, давал себя знать.
Он долго и с удовольствием плескался в ванной. Мыл руки, лицо, шею. Вытерся жестким ячеистым вафельным полотенцем. Когда вернулся в комнату Есича, на столе уже разместилось соответствующее угощение: чай, сахар, шанежки, церковное вино. Увидев румяные, душистые булочки, которые пек сам Есич, художник удовлетворенно причмокнул: за время общения с притворяшками он порядком проголодался — там только говорили, а есть не давали. Он охотно подсел поплотнее к столу и уже приготовился было вкусить благ мирских, как Есич напомнил:
— Поначалу приобщимся к слову истины, а потом уж…
— Ах, да! Мечешься в этом окаянном мире, все забываешь.
Худо сложил руки, а Есич принес откуда-то толстенную Библию и стал читать, в общем-то, известные и приевшиеся уже художнику тексты:
— “…Когда глашатай громко воскликнул: “Объявляется вам, всем народам, имена и языки, в то время, как услышите звук трубы, сирены, цитры, цевницы, гусли и симфонии и всяких музыкальных орудий, подите и поклонитесь золотому истукану, который поставил царь Навуходоносор. А кто не пойдет и не поклонится, тотчас будет брошен в печь, раскаленную огнем…”
“Вот ведь иезуит, садист, так он мне всю Библию прочешет!” — думал Худо.
Есич замолчал и хитренько глянул на Худо. Тот сглотнул слюну. Есич продолжал:
— “По велению бодрствующих это определено и по приговору святых назначено, дабы знали живущие, что всевышний владычествует над царством человеческим, а не наоборот. И дает его кому хочет и поставляет над ним уничиженного между людьми”.
Журчащий голосок Есича, дурманящая теплота, пряный аромат убаюкивали Худо, и он тихо дремал под грозные слова Ветхого завета, распростившись с возможностью перекусить перед разговором с Карой.
— Аминь! — внезапно сказал Худо, вскакивая со стула.
Есич вздрогнул. Он оборвал чтение и опасливо поглядел на гостя.
— Аминь! Аминь! Аминь! Мне нужен брат Кара. Кто там у него?
Есич помолчал, закрыл Библию и важно ответил:
— К ним многие ходят. С разной верой, у каждого свое. Сейчас кто-то из дальних мест. Потому разговор долгий. Но теперь можно и угоститься.
Олег снова присел к столу и рванулся было к холодному чаю и булочкам, но стук в стену возвестил: брат Кара свободен и к приему готов. Олег вздохнул и отложил шанежку.
Кара принял Олега в своей обычной манере: сидя на диване, подогнув под себя ноги калачиком. Его большая костистая фигура выпирала из одежды. Могучие, точно задранные кверху крылья, плечи рвались из черной водолазки. Поражала и привораживала на этом лице темная багровая звезда на лбу, страшный шрам на переносице, куда брови сбегались, как темные ручьи, с выпуклых Надбровных дуг. Ребристая грудь ходила ходуном, бледные огромные кисти рук мяли воздух, черный с сединой, свисающий на лоб чуб то и дело взмывал кверху. “Клубящаяся неподвижность” — так определил про себя внешний облик этого человека Олег. В комнате Кары, как и в комнате Есича, царил полумрак. Янтарно поблескивал старательно надраенный паркет.
— Читал? — Кара метнул по полу навстречу Олегу еженедельную газету.
Худо всмотрелся в текст. Встречи с Карой всегда были напряженными, он действовал на художника угнетающе. И Олег не сразу мог вникнуть в смысл статьи.
— Да ты посмотри, что там пишут, что пишут! Конец Вселенной! Конец! Понимаешь? — загремел Кара, и белые руки его вспорхнули.
Но тут же он успокоился. Похоже, ему удалось подавить клокочущее волнение. Он присмирел, согнулся, выпирающие суставы его сгладились. Обмяк, притаился черный зверь, всегда готовый к нападению, к удару. Маленькие горящие глаза-искры, глаза-пули прошили тело художника.
“Может быть, только поэтому, именно поэтому я здесь. Из-за острого, глубокого предчувствия ужаса я здесь”, — напряженно размышлял Худо.
А Кара вдруг взорвался. Он дал себе волю:
— Слушай сюда, мальчик, как говорят в Одессе. Все сходится, понимаешь, все! Ученые пишут, что им удалось увидеть границу Вселенной, понимаешь? Что и требовалось доказать! Сама наука шагает нам на помощь! Теперь мы взыграем, основы заложены, можно двигать дальше. Мы не секту, мы религию основывать будем. Новую религию. Как себе мыслишь?
Кара яростно разглядывал молодого художника. Тот ежился и сжимался.
— Они посылают сквозь всю нашу безмерность, — продолжал проповедник, — свои жалкие физические лучики, и вдруг лучики эти упираются в ничто. И тут начинается жлобский треп о том, что на расстоянии более двенадцати миллиардов световых лет расположена какая-то стена. Стеночка! Почти что лагерная огорожа. Она-то якобы мешает увидеть все, что находится дальше. Понимаешь, какие игрушки получаются, малыш? Смешные игрушки, очень смешные…
Худо не очень отчетливо представлял себе эти игрушки, но согласно кивал. Ему нравился не смысл речей Кары, а их запал, тревожная сила слов оратора.
— Ты же интеллигентный человек! — взывал меж тем Кара. — Книжки читаешь, научно-популярные журналы выписываешь. Ты пойми простую вещь: физики доказали — Вселенная конечна. Она одна, и все тут. И мы одни. А что дальше? А неважно — что! Для меня неважно, бог там или дьявол. Мне все равно, а главное — есть! Есть такое, обо что наша разжиревшая современная наука свои гнилые зубы поломает. Есть! — Кара довольно хохотнул. — Я ж об этом давно мечтал. За проволокой думал. Там. Годами ломал голову: найти бы идею!
Он сделал неопределенный широкий жест. Повел, махнул рукой куда-то вбок и за спину.
— А теперь все! Новая религия у меня в руках. Ты думаешь, если я с попами заигрываю, так я к ним и в услужение пойду? Или, может, к сектантам нашим подамся? Нет, мальчик! Плохо ты меня знаешь. Мне что православная церковь, что дремучий раскольник — один черт. Я ни тем, ни другим не буду служить. Использовать — да! Служить — нет! Я всех этих церковников проведу и они на меня работать будут, вот посмотришь! И сектантов к себе присоединю. Баптисты, евангелисты под мою дудочку плясать станут, ты не смейся! А заодно и наука ко мне приползет — свои недоумения разъяснять, непонятности формулировать. Все пойдет как по-писаному!
Кара был в ударе.
— Надумал я, брат Олег, и бога и дьявола в одном объединить. И это одно есть знак!
— Что? — встрепенулся Худо.
— Знак! — торжественно объявил Кара. — В него что хошь впихнуть можно. Знак, и всё. И бог — знак, и сатана — знак, и наука знаками занимается. Чем же еще ей, бедолаге, заниматься? Смотрят на природу, пишут знаки, законами их называют, а все это — одни знаки и ничего больше. Понимаешь, какая игра начинается?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});