Юрий Тупицын - В дебрях Даль-Гея

Лобов оказался в числе немногих счастливчиков, обладавших природным тау-иммунитетом, и после скрупулезной проверки ему разрешили наконец покинуть старт-спутник и перебраться в жилые районы базы. Он это и сделал, пожелав скорейшего выздоровления своим друзьям и товарищам по работе — Алексею Кронину и Климу Ждану, которых лихорадка-тау, увы, не пощадила. Опасности для жизни эта лихорадка не представляла, но через каждые 14-17 часов в соответствии с биологическим ритмом самой тау-риккетсии у человека подскакивала температура, возникало ощущение странной пухлости всего тела, исчезала четкость восприятия мира и стройность суждений. Через час-полтора состояние больного само собой приходило в норму, и до следующего приступа он чувствовал себя совершенно здоровым человеком.

Пока сердитые медики — а они всегда бывают сердитыми в разгар эпидемий — мучили Ивана бесчисленными обследованиями, патрульный корабль «Вихрь» доставил на стигмийскую базу группу крупнейших эпидемиологов для детального изучения необычайной живучести лихорадки и разработки радикальных мер борьбы с нею. На «Вихре» прибыл старый друг Лобова начальник летной службы галактических исследований Всеволод Снегин. И вместе с разрешением покинуть старт-спутник и перебраться на жилую станцию базы Лобов получил от Снегина дружескую записку с предложением встретиться вечером в кафе клуба космонавтов.

— Рад тебя видеть, — сказал Лобов, поудобнее устраиваясь за столом. — Когда мы встречались последний раз, год назад?

— Если исключить встречи по лонг-линии и видеофону, то около того.

Разливая крюшон по бокалам, Снегин поглядывал на товарища с некоторой завистью.

Совсем недавно и он был лихим командиром патрульного корабля. Его «Смерч», как и лобовский «Торнадо», ходил на самые ответственные и опасные задания. Между экипажами этих кораблей шло своеобразное соревнование, у каждого корабля были свои поклонники, которые близко к сердцу принимали все их успехи, а особенно неудачи. У Снегина было больше дерзости и предприимчивости, Лобов был осторожнее, но в ответственные минуты решительнее и надежнее. Командиры симпатизировали друг другу, но их отношения отличались той сдержанностью, если не сказать официальностью, которая держит людей на расстоянии.

Во время вспышки красного гиганта Ра Снегин едва не погиб вместе с экипажем. Полгода он пролежал в госпиталях с жесточайшей формой лучевой болезни, а потом его списали с патрульной работы и назначили заместителем начальника летной службы центральной базы. Отчаянный и удачливый командир неожиданно для многих, но, к слову сказать, не для Лобова, оказался отличным администратором, словно он всю жизнь только и занимался такого рода делами. Не прошло и года, как старый начальник летной службы написал просьбу об отставке, поздравил своего молодого преемника и с легким сердцем (по крайней мере, он так говорил) ушел на покой.

Вскоре Лобов и Снегин случайно встретились на базе, разговорились и почувствовали, что им вовсе не хочется расставаться. Снегин на правах хозяина вызвался проводить Ивана в гостиницу, а потом неожиданно для самого себя предложил вместе поужинать. Они просидели тогда до полуночи, и, прощаясь, Лобов с удивлением сказал: «Как мы с тобой раньше не подружились, Всеволод, не пойму». Снегин ответил, пряча улыбку: «Наверное, вдвоем нам было просто тесно в одном космосе».

— За то, что оказался молодцом и не заболел, — сказал Снегин, поднимая бокал.

Лобов усмехнулся:

— Тогда надо поднять тост за моих родителей, это их заслуга.

— Поднимем и за них.

Снегин опорожнил бокал и, подвинув к себе вазу с фруктами, выбрал яблоко покрупнее. Подтянутый, синеглазый, с молодым загорелым лицом и белой как снег головой, Снегин в свои сорок лет был по-настоящему красив. Молодые женщины, кружившиеся в танце вокруг фонтана, нет-нет и поглядывали на него то дерзко, то деланно равнодушно, то робко. Но холодноватый, чуть надменный Снегин, ’казалось, совсем не замечал этих знаков внимания. Он ловко разрезал яблоко на части, аккуратно очистил от семян и бросил один кусочек в рот.

— Все-таки король фруктов — яблоко, — сказал он с видом знатока. — Куда до него всяким авокадо, зимми и мангустанам. Попробуй.

— Закормили нас яблоками в карантине, — пожаловался Иван, но, глядя на товарища, взял одну дольку и стал лениво жевать. — Ты не спешишь?

— Нет. Куда спешить? Все рейсы отменены, корабли на приколе.

— Неужели из-за тау-лихорадки?

— Из-за нее, — сердито подтвердил Снегин. — Больше половины галактических баз и станций оказались пораженными. Сегодня в двенадцать часов Всемирный Совет объявил абсолютный карантин.

— И правильно сделал! Не хватало еще, чтобы эту гадость занесли на Землю и околоземные поселения.

— Может быть, и правильно, — рассеянно согласился Снегин.

Лобов внимательно посмотрел на него. Лицо Всеволода было спокойно, казалось, он весь ушел в приготовление фруктового салата, но по едва уловимым признакам Иван понял, что Снегин серьезно озабочен, более того — расстроен.

— А что же наша хваленая медицина?

— На высоте. В принципе, врачи уже выяснили причину необычной устойчивости нового тау-штамма. — Всеволод перемешал фрукты, политые соусом, и предложил: — Хочешь попробовать? Амброзия!

Лобов покачал головой:

— После карантинной пищи мне нужна не амброзия, а что-нибудь посущественнее. — Он выбрал крохотный бутербродик с красной икрой. — Что же все-таки выяснили врачи?

— Оказывается, тау-риккетсия осложнена действием какого-то неизвестного вируса. Активизируясь в организме человека, он вызывает дополнительные поражения нервных клеток. Эпидемиологи работают не покладая рук, но пока без особого успеха — такая двойная, комбинированная атака на организм встречается впервые.

— Хорошо, что ввели карантин.

— Хорошо-то хорошо, — не совсем внятно проговорил Снегин, пробуя салат, — Но четыре недели абсолютного карантина, да еще в такой ситуации, — не очень приятная штука.

— В какой ситуации? — заинтересовался Иван.

Снегин невесело усмехнулся:

— Мы сейчас словно на необитаемом острове. Отрезаны от всего остального мира и можем рассчитывать только на свои силы. Понимаешь?

— Рассчитывать? Что ты имеешь в виду?

Снегин не ответил. Он смотрел куда-то вдаль, мимо Лобова. Глядя на чеканный профиль друга, Иван вспомнил, что в молодости, когда Снегин еще учился в космоакадемии, его звали Грандом. Учился Всеволод блестяще, был вежлив и ровен в обращении, но ни с кем особенно близко не сходился. С годами он стал более общительным, хотя прежняя сдержанность осталась.