Джон Уиндем - Кракен пробуждается

В тот же день все споры прекратились сами собой. Нужда в нашей пропаганде полностью отпала. Скептики были посрамлены, все удостоверились, что в Глубинах есть Нечто, и это Нечто – очень опасно.

Над миром прокатилась волна тревоги. Даже русские, преодолев национальную сдержанность, признали, что потеряли три судна: одно исследовательское – восточнее Камчатки и два, без уточнения, снова у Курил. «Вследствие этого, – объявили они, – мы выражаем свое согласие на сотрудничество со всеми силами доброй воли во имя преодоления угрозы, с целью установления мира во всем мире».

На следующий день правительство Ее Величества предложило провести в Лондоне военно-морской симпозиум по вопросам изучения проблемы. Симпозиум продлился три дня и, по мнению правительства, был весьма своевременным.

Начались повальные отказы от билетов на морские рейсы; перегруженные авиакомпании были вынуждены объявить предварительную запись. Курс судоходных компаний резко пошел на убыль, увеличились цены на продукты, все виды табака исчезли с прилавков. Правительство наложило ограничения на продажу нефтепродуктов и готовило систему служб жизнеобеспечения.

– Ты только загляни на Оксфорд-Стрит, – говорила мне Филлис за день до открытия симпозиума, – раскупают все подряд! Особенно ситец. Самый задрипанный лоскут продается втридорога. Все готовы глаза друг другу выцарапать за шмутье, на которое неделю назад никто бы и внимания не обратил. Исчезло все до последнего клочка. Видно, припрятывают на складе, надеясь потом продать еще дороже.

– В Сити, говорят, то же самое, – подхватил я. – Похоже, скоро можно будет купить судоходную компанию, имея в кармане пару монет. Зато ни за какое состояние не удастся приобрести акции авиафирм. Цены на сталь возросли, на резину, на пластик – тоже. Единственно, чей курс пока стабилен – пивоваренные заводы.

– Я видела на Пикадилли одну парочку, они грузили в роллс-ройс два мешка кофе… – Филлис вдруг осеклась, до нее только сейчас дошли мои слова. – Ты продал акции тетушки Мэри?

– Давно, – улыбнулся я, – и вложил деньги… хм, довольно забавно, в производство авиамоторов и пластика.

Филлис благосклонно кивнула, причем с таким видом, будто я выполнил ее распоряжение. Затем ей в голову пришла другая мысль.

– А как насчет пропусков для прессы на завтра? – спросила она.

– Пропусков на симпозиум не было вообще, но объявлена пресс-конференция.

Филлис уставилась на меня.

– Не было?? Они думают, что творят?!

Я пожал плечами.

– Сила привычки. Когда они готовят грандиозную кампанию, то сообщают прессе ровно столько, сколько считают нужным, и, как правило, с большим опозданием.

– Да, но все же…

– Знаю, Фил, но нельзя же требовать от спецслужб измениться за одну ночь.

– Какая глупость. Совсем как в России. Там есть телефон?

– Дорогая, это же международный симпозиум! Не собираешься же ты…

– Естественно, собираюсь. Чушь какая-то!

– Но учти: с кем бы из высокопоставленных особ ты ни захотела связаться, тебе скажут, что он только что вышел.

Это ее остановило.

– Никогда не слышала подобной бредятины, – пробурчала Филлис. – Как, по их мнению, мы должны делать наше дело?

Говоря «наше дело», Филлис подразумевала совсем не то, что имела бы в виду еще несколько дней назад. Наша задача внезапно изменилась. Теперь мы уже не убеждали общественность в реальности невидимой угрозы, а поддерживали моральный дух и пытались не допустить паники. И-Би-Си завела новую рубрику – «Парад новостей», где мы, сами того не заметив, оказались в роли неких специалистов – океанических корреспондентов.

В действительности, Филлис никогда не состояла в штате компании, да и я расстался с И-Би-Си уже пару лет назад, но тем не менее кроме отдела выплат никто, по-моему, этого не заметил. Генеральный директор, ошибочно полагая, что мы его подчиненные, требовал от нас укреплять моральный дух общества, хотя зарплату нам начисляли не как прежде – раз в месяц, а поштучно и как придется.

Но о какой нормальной работе может идти речь, когда нет никакой возможности добыть стоящую информацию. Мы немного поговорили на эту тему, и я, оставив жену, пошел на И-Би-Си, в свой офис, которого, по существу, у меня не было.

Около пяти позвонила Филлис.

– Милый, – сказала она, – запомни, ты пригласил доктора Матета на ужин – завтра в клубе в девятнадцать ноль-ноль. Я буду с вами. Понял?

– Понял, дорогая.

– Я объяснила ему ситуацию, и он согласился со мной – это абсурд. Хотела пригласить и Винтерса – ведь они друзья – но тот сказал, что служба есть служба, и отказался. Я встречаюсь с ним завтра за ленчем, ты не против?

– Не возьму в толк, дорогая, почему служба не есть служба при встрече тет-а-тет? Ну, да ладно, можешь погладить себя по головке – ты хорошо поработала. Я ценю порыв души доктора Матета. Лондон сейчас переполнен всякими «ографами», которых он не видел много лет.

– Уж да. Теперь он в один день увидит их целую кучу.

На этот раз Филлис не пришлось улещать доктора Матета. Облокотясь на стойку, с шерри в руке, он напоминал мессию.

– У спецслужб свои правила, – изрек он. – Мы – дело другое. С меня никто не брал никаких обязательств. Я считаю своим долгом довести до общественности основные факты. Вы, конечно, читали официальное заявление?

Конечно, мы читали это заявление. В нем содержался чуть ли не приказ – всем судам держаться как можно дальше от Глубин, до специальных распоряжений. Естественно, что многие капитаны поступали так и раньше, но теперь, заручившись правительственной поддержкой, они могли ссылаться на это при любых разногласиях с судовладельцами.

– По-моему, там нет ничего особенного, – сказал я Матету. – Какой-то чертежник, гордый, как индюк, своей работой, обозначил опасные области глубиной более двадцати тысяч футов, а сейчас рвет на себе волосы, потому что кто-то ему сказал, что Глубины начинаются с двадцати пяти тысяч.

– Ученым Советом принято считать опасную зону с четырех тысяч, – поправил Матет.

– Как?! – дико воскликнул я.

– Саженей.

– Двадцать четыре тысячи футов, милый. Надо все умножать на шесть, – ласково разъяснила мне Филлис и, пропустив мимо ушей мои благодарности, обратилась к доктору: – А по-вашему, с какой глубины?

– Откуда вы узнали, что я не согласен с мнением Совета, миссис Ватсон?

– Вы использовали пассивную конструкцию, – мило улыбаясь, ответила Филлис.

– А говорят, что все нюансы речи лучше всего передает французский! Что ж, признаю. Я рекомендовал три тысячи пятьсот саженей, но судовладельцы встали на дыбы.