Сергей Малицкий - Главный рубильник (сборник)

Ничего не ответил дед, только опять глазом зыркнул и дратву на палец захлестывать продолжил. Почувствовала тут Людмила-умница, что холодом по ногам потянуло, наклонилась к окошку, а за ним – белым-бело! Луна на небе все та же сияет, а под Луной-то все снегом укуталось – и изгородь, и деревья, и трава, и снег все сыпет и сыпет. Шагнула Людмила-умница ко второму окну, а за ним – черным-черно! Дождь хлещет, стекло захлестывает, желтые листья к раме лепит! Наклонилась к третьему – а там тишь, да шелест, только звезды на небе мерцают, да соки весенние в голых стволах шуршат!

Выпрямилась Людмила, дух перевела, оглянулась, да Варвару-красу, которая и сама в окна до беспамятства упулиться готова была, локтем толкнула. Дед – сединой за двести лет уж и валенок подшил, и на ногу его натянул, и притопнул, и крякнул, и седину разгладил. Гостьям подмигнул и лучинку задул. Одну замучил, да всех ущучил. Разом все семь погасли. Испугались было темноты сестрицы, но тут же другой огонек в ладонях деда затеплился. Стекло звякнуло, керосином пахнуло, и горница ожила.

– Только для дорогих гостей жгу! – раздался дребезгливый голосок, и поплыла лампа по горнице, старичка за собой повела-потащила, а за ним голосок его тонкий разобрала-расхлестала.

– Пойдемте, дочки-сестрички, чайку попьем, да баранки погрызем. Чай с таком, баранки с маком. Кому надо, дам рафинаду.

Из горенки за печку, из-за печки в кухоньку. С ног да на лавку. За стол да к скатерке. Самовар медный, зато дом не бедный. Сахар кусками – мед туесками. Масло слезками – тянучки полосками. Хлеб теплый, молоко топленое. Чай душистый – дед пушистый.

Провел хозяин ладонью по макушке, серебро распушил, бороду разгладил, чайку из чашки в блюдце плеснул, на зуб кусок сахара поймал, наклонился к столу, губы вытянул и с присвистом погнал чаек внутрь. Пьет и на сестриц зыркает, да морщины у глаз пучкует.

Хотели налить и себе сестрицы чайку, да вентиль у самовара горячий, не ухватишься. Подал дедок носовой платок, ухватила Людмила-умница платок за уголок, а он тут же в пепел и обратился. Пришлось голыми пальчиками вентиль выкручивать, чашки двигать, да обратно крутить, а чайник заварной, что у самовара на макушке примостился, и того горячей оказался, вот уж понаморщили сестрицы носы, вот уж сами себе мочки ушные поотдергивали! Однако чаем разжились, баранками обзавелись. Стали баранки в мед макать, да кусать и чаем запивать. Пьют, да на деда смотрят, а он знай себе посвистывает, да блюдце кипятком полнит. Однако чай чаем, но надобно и честь знать. Замялась тут Варвара-краса, спросить что-то хотела, да словно изо рта не шло, обернулась она на сестру, да и та рот раскрывает, а сказать ничего не может. Усмехнулся дед, крякнул, кашлянул, хмыкнул, хрюкнул, локти на стол поставил, щеки надул, улыбку от уха до уха раскинул.

– Кто ты, дедушка? – спросила, наконец, Варвара, и собственному голосу удивилась, таким тихим и тонким он ей показался.

– А ты как думаешь, красавица? – прищурился дед и колпак красный на голову потянул.

– Дед Мороз? – пискнула Людмила.

– Может и да, а может и нет, – поскучнел дед, но тут же снова улыбку между ушей выстроил. – Однако какой мороз летом?

– А… в окнах? – не поняла Людмила.

– Так то в окнах! – сдвинул брови дедок и тут же залился дребезгливым смешком. – Ладно, не буду рты вам вязать, спрашивайте, зачем пришли?

– Так мы разве пришли туда, куда шли? – не поняла Людмила.

– Смотря, куда шли, – пожал плечами дедок.

– То ли на запад, то ли на восток, то ли на закат, то ли на восход, – пролепетала Варвара. – Куда глаза глядели, туда и летели. А как глаза и ноги устали, так и встали.

– Пришли, значит, – согласился дедок и платок из рукава вытянул. Пот со лба смахнул, нос бугристый и ноздрястый в платок окунул, уголки глаз промокнул и снова платок в рукав отправил.

– Сестра, – прошептала Людмила.

– Сестра, – пискнула Варвара.

– Нет у вас никакой сестры, – ответил дед.

– Как это нет? – не поняла Людмила.

– Так была же! – сморщила носик Варвара.

– Была, – согласился дед, вытащил из рукава платок, сморкнулся в него, встряхнул платочек, тот золой и рассыпался. – Да сплыла.

– Так же нельзя! – закричала Людмила.

– Мы же ничего не сделали! – прошептала Варвара. – Подумаешь, тряпку сожгли? А если бы я зеркальце разбила? А если бы Людка ключик потеряла?

– Дуры вы, – покачал головой дедок и ласково так промурлыкал. – Дурррры! Причем тут платок? Причем тут ключик? Да и зеркальце? Побрякушки! Все тут! – постучал он себя по голове.

– Тут? – удивилась Варвара, постучав себя по лбу. – У нас? Или у тебя?

– Везде, – оборвал красавицу дед. – Да и что я? Я… вот только в окошки смотрю.

– Ты плохой Дед Мороз, – надула губы Людмила. – Дед Мороз дарит, а ты забираешь!

– Это в сказках Дед Мороз только дарит, – опечалился дед. – Не было у вас сестры! А ну-ка, девка, подай-ка мне вон тот мешочек!

Спрыгнула с лавки Людмила, сдернула с полки мешок, протянула деду. Распустил тот бечеву, подхватил со стола стакан, сыпанул в него горсть гороха. Горох – горох, не хорош – не плох, твердый – колок, моченый – ворог, вареный – мягок, зеленый – сладок. На три четверти стакан заполнился. Черканул дедок по уровню ногтем следок, словно стеклорезом прошелся. Зажал стакан ладонью, да тряхнул его пару раз. Там где три четверти было – чуть за три пятых образовалось. Снова черканул ногтем дедок, ударил по стакану ложкой и распался он на три части – затычку для подстаканника, пригубник без дна и тонкое прозрачное колечко.

– Вот ваша сестра! – заорал дед и покатил колечко по столу. Соскользнуло оно со стола стеклом, полетело платком, да осыпалось пеплом.

– Дед, – прошептала Варвара. – Разве люди – горох?

– А разве нет? – таким же шепотом ответил дед и смахнул стакан с горохом на пол.

В одном царстве-государстве, в затерявшемся среди лесов и рек провинциальном городке, на окраине затрапезного микрорайона, на третьем этаже панельной пятиэтажки, в обычной однокомнатной квартире жила-была женщина. И было у нее две дочери: старшая – Варвара-краса – черные глаза, длинная коса, средняя – Людмила-умница – умный побоится, дурак не сунется. Любила их мать, души не чаяла. Баловала, а все одно – к порядку приучала. Вот и теперь, накормила крох, напоила, спать уложила, подарки под елкой спрятала, а сама у телевизора за полночь засиделась, и все словно вспомнить что-то пыталась. Даже шкатулку открыла и погрела в ладонях причудливый ключик и кругленькое зеркальце. Потом постелила на столе байковое одеяльце, включила утюг и стала гладить белье – трусики и маечки, носочки и колготки, рубашки и платьица, платки и платочки. Гладила, пока не закружилась голова, и не начали слипаться глаза. Поэтому, когда в дверь позвонили, она не пошла открывать. Только махнула рукой и выдернула из розетки шнур утюга.