Урсула Ле Гуин - Ожерелье планет Эйкумены.Том 1

— Хоуф! — сказал тот и удивленно на них уставился.

Он видел перед собой двух бредущих сквозь снег и ветер людей; один, в рваных шкурах, дрожал, и губы у него посинели от холода, зато другой был совсем голый.

— Ха, хоуф! — сказал он изумленно. Он был высокий, худой, как скелет, сутулый, бородатый, а темные глаза его были глазами дикаря. — Ха, вы же умрете от холода, — продолжал он на диалекте ольгьо.

— Наша лодка затонула, и нам пришлось добираться до берега вплавь, — мигом нашелся Яхан. — Нет ли у тебя дома с очагом, охотник за пеллиунами?

— Вы плыли с юга? — спросил тот настороженно.

— Да, — ответил Яхан, неопределенно махнув рукой, — плыли к вам за шкурами пеллиунов, но все, что мы везли для обмена, потонуло вместе с лодкой.

— Ханх, ханх, — по-прежнему настороженно сказал человек, однако великодушие в нем пересилило. — Пойдемте, у меня есть очаг и пища. — И он нырнул в редкий, порывистый снегопад.

Они заспешили за ним, и вскоре он привел Роканнона и Яхана к своей хижине, прилепившейся к лесистому склону на полпути между гребнем хребта и водами залива. И внутри, и снаружи хижина была такая же, как зимние хижины ольгьо в лесах и на холмах Ангьена, и Яхан, присев перед очагом, облегченно вздохнул — у него было чувство, будто он оказался вдруг у себя дома. Это развеяло опасения хозяина лучше, чем их могли бы развеять любые подробные объяснения.

— Разожги огонь, юноша, — сказал он Яхану, а Роканнону дал домотканый плащ, чтобы тот в него закутался.

С себя плащ он сбросил и поставил разогреваться на тлеющие угли очага глиняный горшок с мясной похлебкой и, присев, как и его гости, на корточки, дружелюбно посмотрел сначала на одного, а потом на другого.

— В это время года, — заговорил он, — всегда идет снег, скоро пойдет еще сильнее. Места для вас хватит, мы тут втроем зимуем. Другие двое вернутся скоро — вечером или завтра; наверно, буря застала их на гребне хребта, где они охотились; там они ее и пережидают. Ведь мы охотники за пеллиунами — ты, наверно, и так уже понял это по моим дудкам, а, юноша?

И, погладив рукой тяжелую деревянную свирель, висевшую у него на поясе, он широко улыбнулся. Лицо у него было свирепое и в то же время глуповатое, но чувствовалось, что он искренне гостеприимен. Он досыта накормил их похлебкой, а когда стало совсем темно, сказал, чтобы они укладывались спать. Упрашивать их не пришлось, оба тут же закутались в вонючие шкуры в углу и уснули сном младенца.

Когда Яхан проснулся утром, снег шел по-прежнему и грунт стал белым и ровным. Товарищей их хозяина все еще не было.

— Должно быть, заночевали в деревне Тимаш, — сказал хозяин, — по ту сторону хребта. Придут, когда прояснится. Вы из каких мест? Ты, юноша, говоришь, как мы, но твой дядя — по-другому.

Яхан бросил извиняющийся взгляд на Роканнона, который крепко спал, не подозревая, что у него вдруг появился племянник, и ответил:

— О, он из Глухих Мест, там говорят по-другому. Как бы нам найти кого-нибудь, у кого есть лодка, кто перевез бы нас на ту сторону залива?

— На южный берег?

— Ведь теперь, когда весь наш товар пропал, мы нищие. И нам лучше вернуться домой.

— Дальше по берегу есть лодка. Когда буран кончится, мы сможем туда пойти. Сказать честно, юноша, у меня кровь стынет в жилах, когда ты говоришь так спокойно, что вы отправитесь на юг. Между заливом и высокими горами, я слышал, не живет ни души — если не считать Тех, О Ком Не Говорят. Но все это россказни, кто может знать точно хотя бы о том, что там есть горы? Сам я бывал на южном берегу — похвалиться этим могут немногие. Охотился. Пеллиунов там у воды великое множество. Но деревень нет. Людей нет. Ни одного. И на ночь бы я там не остался.

— Мы пойдем по южному берегу на восток, только и всего, — сказал Яхан с напускным спокойствием, хотя выражение лица выдавало его озабоченность: ведь каждый новый вопрос, заданный хозяином, заставлял дополнять уже сказанное все новыми и новыми выдуманными подробностями.

— Однако он тут же убедился в том, что был прав, когда с самого начала решил скрыть от Пиаи (так звали их хозяина) истину.

— Но хоть, по крайней мере, вы приплыли не с севера, — продолжал говорить тот, одновременно оттачивая на камне длинный нож с расширяющимся посредине лезвием. — На юге, по ту сторону залива, не увидишь ни одного человека, а за морем, на севере — только несчастные в рабстве у желтоголовых. У вас о них слышали? В стране на севере живет порода людей с желтыми волосами. Правда. И говорят, будто дома у них высокие, как деревья, а ходят они с блестящими мечами и летают на крылатых конях! Ну, уж в это я поверю, только когда увижу своими глазами. На берегу моря за шкуру крылатого коня платят очень хорошо, но на коней этих даже охотиться опасно, так разве может кто-нибудь на них летать? Нельзя верить всему, что болтают люди. Я только одно скажу: добывая шкуры пеллиунов, я живу совсем неплохо. Умею приманивать даже тех, кто от меня в целом дне полета. Вот, послушай!

Он поднес свирель к губам. Сперва еле слышный, зазвучал прерывистый стон, он набирал силу и менялся, пульсировал и умолкал и наконец стал протяжной мелодией, время от времени переходящей в крик зверя. По спине у Роканнона поползли мурашки: этот крик он уже не раз слышал в лесах Халлана. Яхан, который, несмотря на молодость, знал и умел все, что должен знать и уметь охотник, заулыбался и азартно воскликнул, будто он на охоте и видит зверя:

— Играй! Играй! Вон, он уже взлетает!

Остаток дня Яхан и Пиаи провели, наперебой рассказывая друг другу охотничьи истории; ветер стих, но снег по-прежнему шел.

К рассвету следующего дня небо очистилось. Казалось, будто продолжается холодное время года: на покрытые снегом холмы в красно-белом сиянии дневного светила больно было смотреть. Незадолго до полудня появились два охотника, про которых говорил Пиаи; они принесли несколько пеллиуньих шкур с мягким серым мехом. Рослые, с густыми черными бровями, как все эти южные ольгьо, оба охотника оказались еще менее цивилизованными, чем даже Пиаи, шарахались от Роканнона и Яхана, как дикие звери, и только поглядывали на них искоса.

— Они называют моих сородичей рабами, — сказал Яхан Роканнону, улучив минуту, когда они остались в хижине одни. — Но лучше служить людям и самому быть человеком, чем, как они, будучи зверем, охотиться на зверей.

Роканнон поднял предостерегающе руку: вошел, не произнося ни слова, один из товарищей Пиаи.

— Пойдем, — прошептал Роканнон на диалекте ольгьо.

Он жалел, что они не ушли до прихода двух охотников, и Яхану тоже было не по себе.