Юрий Алкин - Физическая невозможность смерти в сознании живущего. Игры бессмертных (сборник)

– Все живые существа на планете существуют по одним и тем же законам. Они рождаются, стараются выжить, производят потомство и, наконец, умирают. Смерть является непременным атрибутом жизни. Почему? Никто не знает. Каждую секунду что-то тихо меняется в нашем организме. Сначала период бурного роста, потом затишье, а затем – дряхление и смерть. Отчего наши внутренние часы тикают так недолго? Чем вызваны эти непонятные процессы взросления и последующего старения? Мы не знаем. Но принимаем это как должное. Так уж заведено. Существуют десятки, сотни теорий, но ни одна из них не дает обоснованного ответа на простой вопрос: почему? И тут на сцену выходит этот загадочный дополнительный фактор. Наша связь физического и духовного.

Он умолкает и некоторое время молча смотрит на экран, где двое, юноша и девушка, стоя перед белоснежной скульптурой, горячо обсуждают ее.

– Нехорошо, – бормочет Тесье и недовольно говорит прямо в пульт, прижимая большим пальцем невидимую кнопку: – Передайте Двенадцатому и Второй – поменьше эмоций!

И, не прерываясь, обрушивает на меня правду о своем эксперименте:

– Что, если мы возьмем ребенка и с детства, с первой минуты его существования скроем от него, что человек смертен? А взамен расскажем и покажем ему, что жизнь бесконечна. Что организм должен только прогрессировать, достигать расцвета и оставаться таким вечно. Сработают ли тогда безжалостные часы? Или не знающий о смерти человеческий мозг найдет способ подавить процесс старения, подобно тому, как он помогает уверовавшему в свое выздоровление больному идти на поправку? Скоро мы узнаем ответ.

Широким жестом он указывает на экран.

– Как вы уже догадались, перед вами ваш новый мир. Вы попадете в него через три-четыре недели – столько длится послеоперационный период. Там вы встретите всех людей, о которых читали в «Книге Творения». Адама, Еву, Первого, Двадцатого – всех. Все эти люди – такие же актеры, как вы, прошедшие подготовку и сдавшие экзамен. Все, кроме одного. Один человек в этом доме считает мир, описанный в Книге, настоящим. Он в нем вырос, он в нем живет, это – его единственная реальность. И, таким образом, он единственный взрослый человек на Земле, абсолютно незнакомый с понятием смерти.

В голове у меня стоит явственно ощутимый звон. То, что творится под крышей института, превосходит по своей странности все наши теории. Тесье неторопливо продолжает:

– Двадцать пять лет назад мы построили этот замкнутый мир. Придумали сведенную до минимума схему мироздания. Создали общество, науки и искусства. Отобрали актеров. Закрыли их там. И поместили в этот мир того, для кого он был создан. Новорожденного младенца. С тех пор примерно раз в три года мы меняем каждого из окружающих его людей. Находим похожих индивидуумов со схожими голосами, готовим их, делаем операции, создаем двойников. Мальчик, который уже успел превратиться в молодого человека, растет, ничего не зная о смерти. Его окружают бессмертные люди, не меняющиеся ни на йоту с течением времени. О жизни ему известно лишь то, что все люди достигают в своем физическом развитии определенного уровня, на котором застывают навсегда.

В этом году эксперимент вошел в критическую стадию. В течение следующих трех-четырех лет мы сможем наконец-то увидеть результат. Наш подопытный достиг возраста своего окружения, и, если изначальная теория верна, он не должен становиться старше. Его организм мы изучаем постоянно. Как только мы сможем достоверно зафиксировать отсутствие изменений, эксперимент перейдет в следующую фазу. Точнее, он закончится. Теория будет доказана, и останется только практическое применение результатов.

Вначале мы проведем детальное медицинское исследование и определим, что именно в организме подопытного отличается от обычного человеческого организма. Затем, обладая такими данными, мы сможем перейти к последнему этапу. Этот этап заключается в создании препаратов, способных существенно продлевать человеческую жизнь.

Ненормальная идея эксперимента наконец предстает передо мной во всей своей уродливой красе. Существует театр одного актера. А это – театр одного зрителя. Зрителя, с рождения живущего на сцене и не подозревающего о том, что все, что он видит вокруг, – это спектакль. Это было бы забавно, если бы не было жутко.

И вдруг, неожиданно для меня самого, мной овладевает смех, с которым я едва справляюсь. Так вся эта таинственность, огромные деньги, засекреченный институт, десятки работающих в нем людей, сотни кандидатов – все это нужно лишь для того, чтобы вырастить ущербное тепличное существо, не подозревающее о том, что оно должно умереть? Что за чушь! Расскажите дикарю о том, что заводской пресс не в состоянии повредить ему, засуньте его туда, нажмите кнопку и ожидайте, что он останется невредим! Объясните его соплеменнику, что выстрел из пистолета порождает только безопасный звук, для убедительности пальните в него холостым зарядом, а затем пустите ему пулю в лоб и ожидайте, что она отскочит! С каких пор отсутствие знания о проблеме искореняет саму проблему? Все это проносится у меня в голове, и я непроизвольно фыркаю.

– Вы имеете право на свое мнение о научности и серьезности эксперимента, – сухо говорит Тесье, не глядя в мою сторону. – Тем не менее в ваши прямые обязанности входит держать это мнение при себе.

Он делает паузу и, дав мне возможность осмыслить его слова, возвращается к своему монологу.

– Все, что требуется от вас, – это быть самим собой. Каждую минуту, днем и ночью, совершая любое действие, вы должны помнить о том, что являетесь бессмертным Пятым, и вести себя соответственно. Вам будет выдан – точнее, вживлен – прибор связи, с помощью которого люди, курирующие эксперимент, смогут общаться с вами. Мы наблюдаем за вашим миром двадцать четыре часа в сутки и корректируем любое действие или тенденцию, которые находим опасными. Вот, в общем-то, и все.

Он поворачивается ко мне.

– Зная вас, я предполагаю, что будут вопросы.

Во мне начинают шевелиться старые забытые подозрения. Я недоверчиво кошусь на Тесье и, борясь с инстинктивным желанием отодвинуться, хмуро спрашиваю:

– Что это вы мне собираетесь вживить? Ни о каких вживлениях речь не шла.

Некоторое время он молча смотрит на меня, затем, скользнув рукой в карман, протягивает мне ее и равнодушно говорит:

– Возьмите.

Я подставляю в ответ раскрытую ладонь, и в нее падает что-то круглое и невесомое. Осторожно сжав это что-то двумя пальцами, поднимаю его на уровень глаз и пытаюсь разглядеть в голубоватом свете экрана. Это тоненький темный диск диаметром не больше обыкновенного карандаша. Мне он напоминает батарейку для электронных часов.