Юрий Брайдер - Евангелие от Тимофея

Иногда на нашем пути попадались массивные наплывы смолы, отмечавшие те места, где когда-то в тоннель прорывался сок. Стоило только приложить ухо к этой куда более твердой, чем стекло, янтарного цвета пробке, как слышался глухой могучий звук, похожий на рокот далекого водопада, — сосуды занебника гнали вверх кубометры жидкости.

Проходили мы и через огромные, вырубленные в древесине залы. Вершины многогранных колонн терялись во мраке. Между колонн торчали изуродованные, беспощадно изрубленные топорами фигуры не то богов, не то вождей давно исчезнувшего народа. Был момент, когда мне показалось, будто одна из наиболее сохранившихся фигур изображает ни что иное, как нашего мрачного знакомца — Феникса. Шатун о происхождении этих заброшенных храмов ничего не знал, Яган отмалчивался, Головастик выражался смутно и осторожно. Жили, дескать, здесь люди в стародавние времена, а куда девались — неизвестно. Только поминать их всуе нельзя — плохая примета. Говорят, с Незримыми дружили, а еще говорят — наоборот, враждовали с ними. Может, их эти самые Незримые и вывели. Но лучше про то молчать.

К исходу дня мы достигли уровня первого, самого нижнего ветвяка. Шатун поднес факел к потолку тоннеля и показал, как меняется здесь рисунок годовых колец — четкие вертикальные линии изгибались, петляли и превращались в изысканный, запутанный узор.

Поскольку все мы порядочно вымотались. Шатун принялся подыскивать пристанище на ночь. Раньше он в подобных местах старался не задерживаться. Ветвяк есть ветвяк — будь он хоть первый, хоть седьмой. Занебник здесь изрыт ходами особенно густо, и встретить в них можно кого угодно. Разбойники выслеживают контрабандистов, меняющих железо Иззыбья на драгоценные смолы Вершени. Служивые охотятся как на контрабандистов, так и на разбойников. Шестирукие при случае не прочь слопать как первых, так и вторых, и третьих. А за всеми ими разом, как за своей законной добычей, присматривают истинные хозяева лабиринта — кротодавы.

Долгие поиски, однако, не увенчались успехом, и нам пришлось расположиться прямо на пересечении двух ходов, весьма запущенных и, судя по всему, давно никем не посещавшихся. Тонкая древесная труха и хрупкая плесень покрывали пол тоннеля мягким ковром, на котором не было заметно ни единого свежего следа. Кротовый детеныш вел себя спокойно, лизал Головастику руки и тихим попискиванием выпрашивал еду. Понизу ощутимо тянуло сквозняком — где-то недалеко находился выход наружу. Это подтверждало и колеблющееся пламя факела.

— Чувствуете? — Головастик глубоко втянул воздух. — Какая свежесть! Что за аромат! Так дивно пахнуть может только на Вершени! Это вам не гнилые болота Иззыбья! Ты уж не обижайся, Шатун.

Шатун не обижался, но выразился в том смысле, что каждая жаба свою кочку хвалит. Упоминание о жабе дало мыслям Ягана соответствующее направление.

— Эх, съел бы я сейчас дюжину отборнейших жаб, выпил бы браги да хорошенько отоспался! — мечтательно вымолвил он. — Надоели мне эти странствия. Скорее бы на место прийти.

— Знать бы только, где это место… — проворчал Головастик.

— Узнаем. Это уж мое дело.

— Ты действительно веришь, что добьешься прощения? — поинтересовался я.

— Конечно. Чего ради я сюда вернулся. Головастику на поминках подпевать? Нет, я к другой жизни привык.

— И с чего ты думаешь начать?

— Вначале разобраться надо, что к чему. Узнать, кто нынче в силе. Кто — в немилости. Времени ведь много прошло. Может, все мои враги давно в Прорве. Тут дело тонкое: сегодня ты, завтра — тебя. Потом старые связи нужно наладить. Да и новыми обзавестись не помешает. Но спешить нельзя. Действовать только наверняка. Главное, чтобы меня сразу не прикончили. Чтобы выслушали. А уж мне есть что сказать. Я такое скажу… — он поперхнулся словами, как будто спохватившись, что может сболтнуть лишнее. — …Я такое скажу, что вся Вершень ахнет.

Что это такое случилось с ним сегодня, подумал я. Не часто Яган шел со мной на откровенность. Может, это как раз тот момент, когда его можно разговорить? Ну, бывает — нашел на человека стих. Когда еще такой шанс представится. Очень многое в устройстве этого мира остается для меня загадкой. Особенно то, что касается институтов власти. Никаких аналогов в земной истории не просматривается. Ни с империей инков, ни с Поднебесной, ни с другими более поздними формациями. Стоит только мне воздвигнуть в уме какую-нибудь стройную теорию, объясняющую особенности местного социального устройства, как появляются новые факторы, вдребезги разрушающие ее. Чего ради идет война не только между Иззыбьем и Вершенью, но и между разными занебниками? Что это за Письмена, из-за которых весь сыр-бор разгорелся? Откуда появился Настоящий Язык? Кто такой Тимофей? Реальная личность или легенда? Как он сказался здесь и куда сгинул? Почему лишь одно упоминание о нем повергает людей в трепет? Какая сила гонит по дорогам толпы кормильцев? Из какого центра управляется это эфирное государство? Кто назначает судей, губернаторов, генералов? Кто такие Друзья? Вожди, министры, парламентарии? И почему именно — Друзья? Друзья — чьи? Народа? Ясно, что нет. К народу здесь отношение — растереть и плюнуть! Друзья между собой? Куда там! Пример Ягана о многом говорит. Может, все же расспросить его поподробней? До сих пор я старался быть в разговорах предельно осторожным. Избегал прямых вопросов. Больше слушал, чем говорил. Представьте себе на минутку такую картину.

Средневековая Европа. Какой-то тип бродит по городам и весям и пристает ко всем встречным-поперечным с такими примерно вопросиками: а кто этот дистрофик на кресте, которому вы бьете поклоны? А на кой ляд нужны фимиам и молитвы? А что такое «король»? А кто такой «папа»? А почему вы сжигаете на костре этих симпатичных дамочек? А чего ради штурмовать этот замок, там ведь точно такие же люди, как и вы? Ну, и так далее. Думаю, результаты столь опрометчивого любопытства могли быть весьма и весьма плачевными. Следовательно, не будем торопить события. Осторожность — вот моя тактика и стратегия.

— Если у тебя все получится, ты уж и про нас не забудь, — сказал я, прикинувшись дурачком.

— Не забуду, — очень серьезным тоном заверил меня Яган. — По крайней мере, тебя.

Сон мой был так краток, что я не то что отдохнуть не успел, но даже и первого сновидения не дождался. Все уже стояли на ногах: Шатун с ножами в руках, Яган с мешком за спиной, Головастик со зверенышем под мышкой. Тот жалобно пищал, и Головастику все время приходилось прикрывать ладонью его мордочку.

Мне сунули в руки горящий факел. Все молчали, только напряженно вглядывались в черную, полого уходящую вниз дыру поперечного тоннеля.