Артём Наменский - Атолл

— И что!? — не выдержал я.

— А ничего, — вмешалась в разговор Миа, которая уже, видимо, боялась, что я поверю в выдумки Антоновича, — скрылись на рифах. Крабы дальше песочка не пошли. Массовые роды у них. Раньше я про такое не слышала. Видно, редко происходит. Отложили икру в песок, и ушли себе обратно в озеро.

— Зато, — встрял Антонович, доставая из-за спины кастрюлю, накрытую крышкой, — я ел икру баклажанную, ел какую-то красную и солёную, видно от рыбы какой. А вот крабью — ни разу!

Поужинали мы знатно! Только Антонович всё время жаловался, что закуска без самогонки превращается просто в еду. На общем вечернем совете было решено спускаться завтра вниз. Неизвестно, куда делась Самка, но на чистой мясной диете мы долго не продержимся. К тому же пора уже и честь знать, то бишь спасать людей, которые сюда попадут.

Тяжелее всего спуск дался Антоновичу. Мы как-то и не подумали, что этот жизнерадостный юморной мужчина фактически является стариком семидесяти лет от роду. Действительно, глядя на Антоновича, я иногда начинал сомневаться, кто кого переживёт.

Ведь и правду говорят, что творческие, жизнерадостные, целеустремлённые люди живут намного больше среднестатистических морских свинок. А потом в прессе пишут про интеллектуального человека — мол, доктор сказал, что ему нельзя пить коньяк и курить табак, но он доктора не послушался, за что и поплатился — умер в девяносто пять лет! В чём-то я нашу прессу не понимаю. Как и медицину. Сколько фактов подтверждают то, что нормальное потребление алкоголя и табака только продляют человеческую жизнь — главное чтобы жить хотелось, а организм сам всё за тебя сделает — куришь ты или нет, выпиваешь или придерживаешься. Причина не в этом. Причина в том, что когда-то человеку надоедает жить, вот организм и не сопротивляется. А некоторые живьём всю жизнь гниют — не нужно быть спортсменом или бегать кросс по утрам. Если загнивает мозг, если перестанешь читать, размышлять, анализировать, то организм сдаст следующим. Потому что человек находится на той стадии эволюции, когда развивается мышление, и если мышление остановилось, то нафига тогда нужен весь остальной организм.

Так вот — Антонович являл собой прямой пример эволюции мышления. В свои семьдесят, не будучи богатым и элитным, он во всю выдумывал и претворял в жизнь новые рецепты самогона, обладал абсолютно чистым рассудком. Язык не поворачивался назвать его старым доставучим маразматиком. Хотя, если честно, очень много таких маразматиков я знаю своего возраста.

Сгнивают потихоньку.

— Надо будет вырубить здесь ступеньки, — произнёс Антонович, тяжело дыша, когда, наконец-таки, спустился вниз.

— Зачем? — Удивилась Миа.

— Наверх переселимся, — объяснил Антонович.

— Зачем? — теперь уже удивился я.

— Во-первых — Cherchez la femme! — он многозначительно поднял указательный палец вверх.

— Чего? — не понял я.

— Баба у вас здесь осталась, которую ты не нашёл. И она может вернуться. Это я про рептилию. Во-вторых — Миа мне рассказывала, что здесь всякая нечисть из светлячка этого вашего может вываливаться. Пока нас трое — мы дежурить у буя постоянно не сможем. Разживёмся на народ, обустроимся вверху — спустимся вниз. Теперь на счёт самогона.

Антонович направился к ближайшему кусту с ягодами.

— Не ешьте их, — закричала Миа, и бросилась к Антоновичу, — они ядовиты. Мы в посёлке проверяли!

— А никто их есть и не собирается, — отстранил Мию Антонович, сорвал ягоду и закинул в рот. Пожевал немного да выплюнул.

— Не пойдёт, — сам себе сказал он, вытирая пот с лица, — жарко тут у вас. Какие ещё есть варианты?

И ломанулся в заросли.

Теперь уже с Мией переглянулся я.

— Да нормальный он, — успокоил её я, — просто представь, что у человека появилась неразрешимая задача в том деле, в котором он освоил уже все азы? Пусть человек балдеет. Себе на радость, нам на пользу.

Мы, как дурни, тягались за Антоновичем половину дня, пока он не нашёл искомую ягоду. Советов Мии он не слушал — не все ягоды были ядовитыми, многие просто несъедобными в силу своего едкого вкуса, но Антонович выбрал именно ядовитую.

— Во! — сказал он, и выплюнул ягоду на песок. — Литров пять нужно набрать.

— Она же ядовитая! — в который раз повторила Миа.

— А кого это волнует!? — обстоятельно спросил Антонович и, не дожидаясь ответа, ломанулся в сторону бывшего посёлка, — пойду змеевик какой поищу.

— Пошли за ним, что ли, — потянул я Мию за руку.

— Ну и какой дурень строил эти халупы!? — бывший архитектор возмущённо разглядывал то, что осталось от посёлка островитян.

— А что не так? — опешил я удивляясь, на основании чего можно сделать анализ. Кругом и рядом были сплошные не то, что руины. Остатки от руин.

— У этих трёх, — Антонович почесал затылок и задумался, каким словом обозвать то, что видит, — бобровых хаток вход повёрнут к южной стороне. Какой солидный бобёр, точнее нормальный человек будет в этом климате строить дом с выходом на юг?

— А что удивительного? — возразил я.

— Миа, — Антонович хитро покосился на девушку, — у вас в посёлке такое понятие, как дверь, существовало?

— Не, — протянула Миа, — из чего её здесь сделаешь то?

— Во! Кроме того дома скучены. Улиц нет. Строили явно без генплана. Дикари! Стены даже не цементировали!!! — совсем уж возмутился он.

— А цемент то здесь откуда? — тут уже встрял я.

— От Махмуда. Кругом сплошной известняк. Бери — не хочу.

— Антонович, но на дровах известь не обожжёшь — температуры не хватит. Да и с дровами здесь напряг.

— Кто сказал, что не обожжёшь? Ещё как обожжёшь. 800 градусов дровами сделать можно, только костёр должен быть побольше. Но я не говорю о негашеной извести. Есть яйца птиц и известняк. Что ещё нужно!?

— Это ж сколько яиц то надо? — не выдержала Миа?

— От 0,1 до 0,5 процента. Вот и считай, — автоматически сказал Антонович и о чём-то задумался, разглядывая руины, — а способ в пыль кораллы крошить придумает даже ребёнок.

Сосед подскочил к какому-то невзрачному месту заметному только ему, потоптался и произнёс:

— Хоть бы фонтанчик какой сделали для эстетики, — и мне, — Петя, кочергу одолжи.

Я протянул ему инструмент и он, как заправский сапёр, начал им водить над песком, пока он не притянулась к чему-то под песком. Антонович сел на песок и начал активно сгребать его в сторону. Через несколько мгновений он достал оттуда прибор, названия которому я не знал. Видно было только, что прибор был сделан ещё во времена СССР. Антонович в отчаянии сплюнул и принялся дальше водить кочергой по песку.