Роберт Хайнлайн - Время для Звезд

Наряду с курсами по выбору у нас были и обязательные, называвшиеся «корабельное обучение». Обозначало это то, что каждый обязан научиться хотя бы одной корабельной специальности кроме своей основной. Я отстоял две вахты внизу, у пульта управления двигателями, после чего Главный механик Роч изложил в письменной форме свое мнение касательно того, что из меня никогда не получится двигательщик по причине врожденного отсутствия способностей к ядерной физике. По правде говоря, мне было сильно не по себе находиться в такой близости от ядерной энергетической установки и представлять себе весь этот адский огонь, полыхающий в каких-то футах от меня.

Но и фермер из меня получился не лучше. Я провел две недели на этой корабельной ферме с кондиционированным воздухом и делал там неправильно почти все, за исключением кормления цыплят. Когда меня поймали на том, что я не в ту сторону перекрестно опыляю какие-то растения из семейства тыквенных (растения эти были особой гордостью миссис О'Тул), она отпустила меня с фермы. Сделала это миссис О'Тул не со злостью, а скорее – с грустью.

– Том, – сказала она, – ты хоть что-нибудь умеешь делать хорошо?

Я обдумал этот вопрос.

– Ну, я умею мыть посуду… а когда-то я выращивал хомяков.

Тогда она отослала меня в исследовательский отдел, где я стал мыть колбы в химической лаборатории и кормить подопытных животных. Колбы были небьющиеся. К электронному микроскопу меня близко не подпускали. Это был еще приличный вариант – меня могли еще послать в прачечную. Из этих самых 19900 комбинаций, возможных на борту «Л.К.», мы с Дасти Родсом как раз и являлись одной из плохих. Я не стал записываться на курсы чертежников, так как эти курсы вел он; этот мелкий прыщ и вправду был отличным чертежником. Я и сам черчу вполне прилично, и хотел бы посещать эти курсы. Что хуже всего, у него был просто оскорбительно высокий индекс интеллекта, выше, чем у гениев. Поэтому при спорах он крутил мной, как хотел. В довершение этого, он обладал манерами поросенка и в общении был приятен, как скунс – малосимпатичное сочетание, с какой стороны ни посмотри.

Слова «Пожалуйста» и «Спасибо» в его словаре отсутствовали напрочь. Он никогда не прибирал свою постель, если только над его душой не стоял кто-нибудь из начальства, и я часто, войдя в каюту, заставал его на своей постели, которую он мял и комкал. Он никогда не вешал одежду в шкаф, всегда оставлял умывальник после себя грязным, а самое лучшее его настроение выражалось в полном молчании.

К тому же он редко принимал душ. На борту корабля это – уголовное преступление.

Сперва я был с ним вежлив, потом стал на него орать, потом даже стал ему угрожать. В конце концов я сказал ему, что следующая же принадлежащая ему вещь, которую я найду на своей койке, прямым ходом отправится в конверт. В ответ он только глумливо ухмыльнулся, и на следующий же день я обнаружил его фотоаппарат на своей койке, а грязные носки – на подушке.

Носки я швырнул в умывальник, который он оставил наполненным грязной мыльной водой, а аппарат запер в своем шкафу, чтобы он поканючил, пока я ему его верну.

Но Дасти не стал пищать. Через некоторое время я обнаружил, что аппарата в моем шкафу нет, несмотря на то, что шкаф этот был заперт на наборный замок, который мистеры Йель и Тауни легкомысленно назвали «невскрываемый». Не было в шкафу и моих чистых рубашек. То есть рубашки были, но они не были чистыми; некто тщательно перепачкал их все до единой.

Раньше я на него не жаловался. Справиться со всем этим стало уже вопросом гордости: мысль о том, что я не могу справиться с существом вдвое мельче меня и значительно младше, восторга не вызывала.

Однако, глядя на то, во что он превратил мою одежду, я сказал себе: «Томас Пейн, лучше тебе признать свое поражение и попросить помощи – иначе тебе только и останется объяснить убийство необходимой самозащитой».

Но жаловаться мне не пришлось. Меня вызвал Капитан; оказывается, Дасти сам пожаловался на меня.

– Бартлет, этот маленький Родс заявил мне, что Вы к нему пристаете. Вы не можете объяснить мне положение со своей точки зрения?

Тут я чуть не взорвался, но потом медленно выдохнул и попытался успокоиться, ведь Капитан действительно хочет знать ситуацию.

– Я бы этого не сказал, сэр, хотя мы и вправду не ладим.

– Вы его били?

– Ну… в буквальном смысле я его не бил. Но я неоднократно сдергивал его со своей койки – и не старался при этом быть особенно нежным.

Капитан вздохнул.

– Может, Вам стоило его вздуть, конечно, так, чтобы я об этом не знал. Ну ладно, расскажите мне все. И старайтесь рассказывать все откровенно и – поподробнее.

И я рассказал ему. Звучало все это очень мелко, и мне было стыдно. У Капитана есть заботы поважнее, чем то, что мне приходилось отдирать от грязи раковину, чтобы иметь возможность умыться самому. Но Капитан слушал меня внимательно.

Вместо того, чтобы ответить, может, – сказать, что мне надо бы получше справляться с таким маленьким мальчишкой, Капитан заговорил о другом.

– Бартлет, а Вы видели эту иллюстрацию, которую Дасти нарисовал для сегодняшней корабельной газеты?

– Да, сэр. Просто великолепно, – согласился я. Нарисовано там было сильное землетрясение, случившееся в Сантьяго уже после нашего отлета.

– Ммм… нам приходится допускать у вас, людей с особыми способностями, некоторые отклонения от нормы. Дасти находится здесь потому, что он был единственным телепатом, способным принимать и передавать изображения.

– А это так важно, сэр?

– Может оказаться важным. Это мы узнаем только тогда, когда возникнет такая необходимость. Но это вполне может оказаться критически важным. В противном случае я никогда не допустил бы, чтобы такой избалованный щенок оказался на борту моего корабля. – Он нахмурился. – Однако, доктор Деверо не находит у Дасти никакой патологии.

– Ну, я же не говорил ничего про патологию.

– Послушайте меня, пожалуйста. Он говорит, что у мальчика неуравновешенная индивидуальность. Умственному его развитию может позавидовать взрослый, но оно сочетается со страшно задержанным социальным развитием. Его оценки и отношение к окружающим находятся на уровне пятилетнего, и это – в сочетании с великолепными мозгами. Далее доктор Деверо сказал, что он хочет ускорить это развитие детской части личности Дасти, иначе тот может совсем замкнуться внутри себя, свернуться в кокон.

– И?

Я хотел сказать, «да, сэр?»

– И вам надо было его отлупить. С этим мальчишкой неладно одно – родителям надо было его пороть, а они вместо этого восхищались, какой он умница. – Капитан опять вздохнул. – А теперь придется это делать мне. Доктор Деверо говорит, что я – как раз подходящая личность для создания образа отца.