Михаил Михеев - Милые роботы (сборник)

Я взглянул на нашего водителя. И тут же заметил справа от себя на фоне окна крутолобый профиль.

Незнакомец сидел на переднем сиденье, понурившись и закрыв глаза. Очевидно, сигнал обгоняющего лайнера разбудил его. Он вскинул голову. Посмотрел на дорогу — автобус уже приближался к тридцатому километру — и тут же быстро перевел взгляд на спину нашего водителя, затем ему под ноги. Туда, где находились педали сцепления и тормоза.

Я понял, что сейчас что-то произойдет.

Мне хотелось крикнуть шоферу «берегись!». Но боязнь оказаться смешным удержала меня. И тут же, как сирена скорой помощи, отчаянно завизжали тормоза. Автобус занесло, развернуло поперек шоссе. Совсем близко за окном мелькнул желто-зеленый борт обгонявшего лайнера. Автобус содрогнулся от гулкого удара. Меня бросило вбок… Потом нахлынули тишина, мрак…

Я открыл глаза.

Лайнер стоял, уткнувшись радиатором в кузов автобуса. Водитель лайнера не смог сразу остановить тяжелую машину, но успел нажать на тормоз и ослабил силу удара. Из пассажиров автобуса никто не пострадал. Только я, очевидно, ударился головой о переплет окна. Затылок у меня побаливал, но сознание работало уже отчетливо.

Бестолково суетились пассажиры. Многие лезли с вопросами к водителю. А тот сидел, вцепившись в рулевое колесо, и оторопело глядел вниз, на педаль тормоза. Потом вскочил, открыл двери и выпрыгнул из машины.

За ним заспешили пассажиры.

Я тоже вылез на шоссе и только там вспомнил про своего незнакомца. Его не было среди пассажиров.

Я выбрался из толпы и огляделся.

Мы стояли как раз у полосатого столбика — тридцатый километр. В сторону от шоссе отходила проселочная дорога. Мало езженная, заросшая травой, она терялась в березовом лесочке, который тянулся рядом с шоссе. За березами мелькала удаляющаяся сутулая фигурка незнакомца.

Я быстро догнал его и пошел следом, метрах в двадцати. Он шагал не спеша, не оглядываясь, я не торопился открывать свое присутствие: я не знал, что скажу, если он увидит меня и спросит, что мне нужно. Он мог и не спросить. Судя по тому, как свирепо расправился он с академиком Семиплатовым, он просто сбил бы меня с ног, если бы я чем-то не понравился ему. Вдавил бы в землю, как муху, даже не прикасаясь ко мне.

Он мог это сделать, я был уверен. Нечего скрывать — я боялся. Боялся, но все-таки шел.

Незнакомец представлялся мне волшебником. Необходимо было удостовериться в реальности всего, что я видел. Или чудеса существуют, или я помешался.

На пути попалась лужайка, покрытая травой. В траве белыми пятнышками разбросались созвездия ромашек. Легким движением незнакомец вынул руку из кармана пиджака. Что-то белое вспорхнуло с лужайки и село ему па пальцы. Я подумал вначале — бабочка, пригляделся… цветок ромашки!

Он сорвал цветок, не задержавшись ни на секунду, как бы машинально, и продолжал идти.

Мне сразу стало неуютно. Я невольно замедлил шаги. Сухой сучок звонко щелкнул под подошвой. Незнакомец быстро обернулся.

Отступать было некуда.

Он молча, без удивления смотрел на меня своими странными (чтобы не сказать — страшными), стеклянно поблескивающими глазами.

Я давно убедился в истине старинной поговорки, что глаза — это зеркало души. Ничто так верно не передает душевную сущность человека, как его взгляд. Что-то ненормальное открылось мне во взгляде незнакомца. Ненормальное и опасное, как и творимые им дела.

Молчаливая пауза затянулась. Говорить нужно было мне, а я не знал, с чего начать. В глазах незнакомца уже появилось отчетливое выражение угрозы — очевидно, мое поведение показалось ему назойливым.

— Шофера, вероятно, будут судить, а он не виноват, — наконец сказал я. — Хорошо еще, обошлось без человеческих жертв. Вы слишком резко придавили педаль тормоза.

Он прищурился, тонкие ноздри дрогнули в усмешке.

Я перевел дух.

— Академик Семиплатов получил сотрясение мозга. Зачем вы так обрушились па него?

— Припоминаю, — протянул незнакомец. Голос его был скрипучий и неприятный, как, впрочем, и весь его облик. — Так это вас я посадил, когда вы загородили Семиплатова. Зачем вы были на конференции? — спросил он резко. — Кто вы?

Я назвал себя.

— Вот как, — произнес он уже мягче. — Эта ваша книга о полярности биотоков?.. Что ж, в ней много верных положений, — заметил он снисходительно. — А вашего Семиплатова жалеть нечего. Он консерватор…

— Он человек, большой ученый…

— Академик Семиплатов, — жестко оборвал меня незнакомец, — научился катать по столу мячик от пинг-понга и считает это достижением человеческого ума. Глупец! Разум человека всемогущ…

И тут я вспомнил:

— Вы — Полянский! Я видел вашу работу в институте.

— Да, — согласился он, — пять лет тому назад я посылал академику Семиплатову статью: «Антиполе материи и силовые поля мозга». Вы ее читали?

— Нет, — пришлось мне признаться.

— Так… — прищурился Полянский. — Прочитать ее вы не сочли нужным.

Я не стал оправдываться.

— В своей статье, — продолжал Полянский, — я разработал новую теорию взаимодействия человеческой мысли и окружающей материи. Тогда я еще многого не знал. Ваш академик Семиплатов назвал мои рассуждения средневековой мистикой и даже отказался их комментировать. Он обыватель от науки, это тяжелое заболевание, и таких людей лечат только фактами. Он получил по заслугам… А вот ваша работа мне кое в чем помогла. Считайте меня должником.

— Как вы это делаете? — решил спросить я.

Полянский молчал. Опустил глаза на цветок ромашки, который все еще держал в руке. Закрутил его в пальцах — лепестки цветка слились в белый мерцающий круг. Пальцы были тонкие, слабенькие, как у ребенка, лось, им не переломить и спички…

Вдруг ромашка выскользнула из его руки и повисла в воздухе, прямо перед моим лицом. Она висела так несколько секунд — я видел ее ясно и отчетливо, желтую пушистую шапочку и веер белых лучиков вокруг. Потом она очутилась в боковом кармашке моего пиджака.

Я потрогал ее. Да, это была настоящая ромашка…

— Пойдемте со мной, — сказал Полянский. — Я живу здесь, неподалеку, в дачном поселке.

Мы вышли на опушку леса, к одинокой дачке с голубыми ставнями за дощатым, потемневшим от времени забором. На воротах — новенькая железная табличка с собачьей мордой и предупреждающей надписью.

Полянский открыл калитку.

— Собаки нет, — пояснил он. — Повесил, чтобы попусту не лезли. Не люблю.

На поленнице возле стены сидел здоровенный лохматый кот. Он доверчиво поднялся навстречу, очевидно, рассчитывая на какое-то внимание с нашей стороны. Полянский взглянул на него, и кот исчез, будто его ветром сдуло. Только на белой коре березового полена остались царапины от когтей.