Ричард Матесон - Невероятный уменьшающийся человек

Скотт поводил рукой по воде, и она зарябилась. «Прочь, лицо, — подумал он, — ты ничего не значишь в этой моей жизни в погребе». То, что его когда-то считали красивым, Скотту показалось сейчас полнейшей глупостью. Он был совершенно один в своем мире, и с ним рядом не было никого, кому могли бы понравиться или доставить удовольствие черты его лица.

Скотт соскользнул по булавке вниз. Вытирая мокрое от брызг лицо, он думал о том, что от прошлой жизни ему осталась лишь нежная любовь к Луизе. Она была его последним знаменем, не спущенным перед роком.

Любить, когда взаимность фатально невозможна, любить безгрешно, бескорыстно — вот настоящее чувство.

Он только что измерил линейкой свой рост и уже возвращался к водогрею, когда вдруг раздался громкий скрип, оглушительный грохот и по полу разлился ослепительный солнечный свет. Тяжело ступая, в подвал спускался какой-то гигант.

Скотт оцепенел.

От ужаса он прирос к полу и широко раскрытыми глазами глядел на исполинскую фигуру, надвигавшуюся на него, на нависавшие над его головой тапки, которые с грохотом опускались вниз, сотрясая пол. Сердце Скотта бешено стучало не только потому, что он был потрясен неожиданной встречей с огромным, как юра, существом, но и от мысли, вопреки сковавшему его ужасу мелькнувшей в голове: он и сам когда-то был таким же вот исполином. Запрокинув голову, раскрыв от ужаса рот, Скотт испуганно глядел на приближающегося к нему гиганта.

Вдруг его молнией пронзил инстинктивный позыв к самосохранению, прогнавший прочь мысли и сбросивший с него оцепенение, и Скотт кинулся бежать к краю широко разливавшейся по полу тени. Пол дрожал все сильнее. Скотт слышал резкий скрип громадных тапок, которые вот-вот должны были раздавить его, как жука.

Вскрикнув, он стремительно преодолел еще один ярд и прыгнул вперед, выставив перед собой руки. Рухнул на пол и, пытаясь смягчить падение, перекатился через плечо. Широченная подошва тапки обрушилась рядом, в нескольких дюймах от него.

Великан остановился. Из бездонного кармана он вытащил отвертку длиной с семиэтажное здание (как показалось Скотту) и сел на корточки перед водогреем.

Шлепая по воде, Скотт обогнул правый тапок великана — головой он доставал только до верхнего края подошвы. Остановившись у цементной приступки и подняв глаза, стал всматриваться в колосса.

Очень высоко — так высоко, что даже приходилось прищуриваться, — Скотт разглядел лицо великана: нос — крутой склон, с которого он мог бы съехать на лыжах; ноздри и уши — огромные пещеры, внутри которых он мог бы ползать, волосы — густой лес, в котором, пожалуй, можно было бы и заблудиться; рот — огромная, бездонная пропасть; зубы (гигант вдруг оскалил их) — столбы, между которыми Скотт просунул бы руку; зрачки — шары высотой с него самого; радужная оболочка глаза, настолько широкая, что он мог бы пролезть через нее; ресницы — черные сабли.

Скотт молча глядел на великана. Вот какая она теперь, Лу, — чудовищно высокая, с пальцами, толстыми, как стволы красного дерева, с ногами, как у слона, какого не носила еще на себе земля, с двумя мягкими остроконечными пирамидами грудей.

И вдруг огромная фигура задрожала в пелене навернувшихся на глаза слез. Прежде Скотт никогда так тяжело не переживал своего положения.

Не видя ее, представляя жену ростом с себя, он, даже зная, что все это невозможно, думал все же, что сможет дотронуться до Лу, поднять ее на руках. Теперь его самообман стал очевиден. И образ Лу был безжалостно вычеркнут из его памяти внезапно навалившимся разочарованием.

Скотт стоял и тихо плакал. Он даже не обратил никакого внимания на то, что великан поднял его губку и с рыком динозавра отшвырнул куда-то. Состояние духа в это утро у Скотта менялось сумасшедшими скачками: панический страх, опустошенность, безудержная веселость, умиротворенность, ужас — и вот опять опустошенность. Он стоял около приступки и смотрел, как великан снимает стенку водогрея, высотой с небоскреб, отставляет ее в сторону и залезает отверткой в открывшееся глазам чрево.

Холодный ветер налетел на Скотта, и он резко, до боли в шее, повернул голову.

Дверь!

— Боже мой, — пробормотал он, поразившись своей собственной недогадливости: стоять, опустив в безутешной печали руки, в то время как выход из заточения ждет его.

Скотт опрометью бросился к выходу. Но вдруг, чуть не упав, отскочил в сторону. Ему вдруг пришло в голову, что великан может увидеть его и принять за маленькое насекомое, бегущее по полу.

Не отрывая взгляда от высящейся перед ним громадной фигуры, он попятился вдоль приступка к стене. Затем, развернувшись, кинулся бежать к огромной тени от топливного бака. Все еще не спуская глаз с великана, Скотт пробежал под баком, мимо веревочной лестницы, под красным металлическим столом, под плетеным столиком и впервые даже не вздрогнул, когда опять раздался оглушительный рев заработавшего масляного обогревателя.

Оставив позади со стуком ковырявшегося в механизме водогрея великана, Скотт подбежал к подножию лестницы, ведущей из погреба.

Первая ступенька уходила вверх на пятьдесят футов. Скотт шагал в ее прохладной тени, глядя на разливавшийся по погребу золотым потоком свет: было все еще раннее утро, а дверь погреба выходила на восток.

Скотт пустился бежать вдоль одной из плит ступеньки, высматривая, где бы он мог забраться наверх. Но нашел лишь узкий вертикальный проход у дальнего правого конца плиты, где между двумя плитами цементный раствор потрескался и осыпался, оставив похожую на желобок расщелину шириной с его тело. Ему придется карабкаться как альпинисту, упираясь в стенки спиной и подошвами сандалий, медленно и осторожно подталкивая себя ногами вверх. Подъем предстоял невообразимо сложный, и, чтобы выбраться из погреба во двор, надо было преодолеть семь ступенек: вскарабкаться по семи отвесным стенам, высотой по пятьдесят футов каждая. А если уже после первой ступеньки у него не останется сил...

Нитка! Она может помочь. Он бегом вернулся к плетеному столу и, подергав за нитку, сорвал с полки стола укрепленный там колышек. Бросив взгляд на великана, который все еще сидел на корточках перед водогреем, Скотт побежал обратно к ступеньке, волоча за собой толстую нитку. Теперь все зависит от везения.

Скотт изо всех сил бросил колышек вверх. Но докрая ступеньки тот так и не долетел. Впрочем, даже если бы он смог забросить колышек на ступеньку, тот едва ли зацепился бы за что-нибудь на гладкой поверхности. Скотт подтащил нитку к обнаруженной им узкой расщелине и стал осматривать ее стенки, пытаясь отыскать какую-нибудь трещину, в которой мог бы засесть колышек. Но, увы, безрезультатно.