Река меж зеленых холмов - Евгений Валерьевич Лотош
– Мертвые люди не дразнятся. И ненавидеть тоже не могут. Значит, их надо убить, – Бокува развела руки, и огненные мечи пропали. – Видишь, все просто.
– Нет! – крикнула девочка, вскакивая на ноги и сжимая кулаки. – Я не хочу их убивать! Я не такая! А ты… ты… ты плохая! Ты говоришь неправильные вещи!
– Я – это ты, Мизза. А ты – это я, – девочка-кукла посмотрела Миззе в глаза долгим немигающим взглядом. – Ты моя служанка. Ты не только даешь мне свою силу, я еще и смотрю на мир твоими глазами. Я хочу встретить своих сестер и убить их. Значит, ты хочешь убить своих. Только боишься, и сил тебе не хватает. А теперь хватит болтать. Ложись и учись делать небо. Мне нужно строить мир.
Она отвернулась, плавно взмыла в воздух и неторопливо поплыла над бесцветной пустотой. Мизза села на поросший травой холмик, обхватила руками коленки и облокотилась на них подбородком. Она не хочет убивать своих сестер. И даже Сахмата не хочет. Ну, разве что иногда, когда он строит особо злую пакость. Нет, Бокува говорит неправильно.
А что, если ее кукла и в самом деле встретит своих сестер? Что, если сестры тоже хотят ее убить? Тогда… тогда они начнут сражаться. И Бокува может погибнуть. И как ей, Миззе, жить дальше?
Когда две недели назад подаренная дядей Тарханом кукла заговорила у нее в голове, она чуть не обмочилась от страха. Она решила, что какой-то дух или даже демон, подручный Курата или Ю-Ка-Мина, пришел за ней, чтобы сожрать или даже сделать что-нибудь похуже. Потом она поняла, что все-таки сошла с ума, как ей все время говорили сестры и братья. Но уже через два дня она не представляла себе, как раньше жила без Бокува, без ее разноцветных глаз, без снов, в которых создавался мир… Знал ли дядя Тархан, что подарил ей, вернувшись из дальней поездки? Если и знал, то не обмолвился ни словом. Откуда он взял невзрачную, плохо выструганную деревянную фигурку с болтающимися руками и ногами, с глазами, сделанными из разноцветных пластмассовых пуговиц, волосами из нескольких приклеенных пучков ниток, и в халтоне, неряшливо сшитом из грубой серой тряпицы? Возможно, просто купил где-то на базаре у торговца, чтобы порадовать племянницу. По крайней мере, своим дочерям он привез – Мизза издалека видела, как те хвастались перед подругами – настоящую красивую куклу из самого Грашграда, на расстоянии почти не отличимую от маленькой девочки, умеющую говорить и даже ходить. Ее называют странным словом «чоки», и стоит она, наверное, огромную кучу вербов. Наверное, Миззе он купил только Бокува, потому что у него совсем не осталось денег. Неважно. Главное, что сейчас они вместе.
Но если Бокува погибнет, сражаясь с сестрами, то она опять останется одна. Совсем одна в большом злом мире.
«Я – это ты, Мизза. А ты – это я».
Нет!.. или да? Значит, Бокува хочет убить своих сестер, потому что она, Мизза, хочет убить своих? Но она не хочет…
Хочет. Хочет. Хочет. Иногда ей хочется вцепиться им в горло своими слабыми руками и не-руками, и душить до тех пор, пока те не умрут по-настоящему. Пока не перестанут обзывать ее «синомэ», думать про нее злые противные мысли и показывать язык ей в спину. Она пугалась такого чувства и пыталась прятать его глубоко-глубоко в сердце, чтобы оно случайно не вырвались наружу. Но, выходит, прятать его в сердце мало. Оно все равно слышно Бокува.
Решено. С сегодняшнего дня она перестанет не только плохо думать о сестрах, но и вообще прогонит злые мысли. Пусть себе делают что хотят и дразнятся как хотят. Она уже давно привыкла. А если мальчишки начнут драться, нужно придумать, как их напугать. В конце концов, она синомэ. А синомэ все боятся. Даже Сахмат боится, только пытается изображать из себя храбреца. Она напугает мальчишек, но плохо думать о них впредь не станет. В конце концов, нельзя же злиться на обрыв за то, что с него можно упасть и сломать себе шею. Нужно просто научиться осторожно с него спускаться.
Она снова легла на спину и бездумно смотрела в небо, пока сон не сморил ее.
Час спустя в комнату заглянула одна из жен Мистана. Мизза лежала прямо в верхней одежде на одеяле, прижимая к груди куклу. Ее глаза были закрыты, дыхание ровно, но губы изредка неслышно шевелились, словно она с кем-то говорила во сне. Мать неодобрительно покачала головой. Конечно, девочка умаялась – провести целый день на ногах тяжело даже для взрослого мужчины. Но все-таки она должна вести себя прилично, как и полагает молодой девушке из богатой влиятельной семьи. Вместо того она дичится и чурается братьев и сестер, днями напролет скрывается неизвестно где и все время вступает в стычки с другими детьми. С тех пор, как сан Тархан привез ей из города куклу – и откуда только откопал такое уродливое страшилище? – она совсем перестала выходить из своей комнаты. А теперь еще и спит не раздеваясь. Так ей никогда не выйти замуж!
Впрочем, кого она пытается обмануть? Мизза носит на себе уродливую печать проклятия. Никто и никогда не возьмет синомэ даже третьей или четвертой женой. Она так и обречена коротать свой век в одиночестве, изгоем. Наверное, было бы лучше, если бы ее убили сразу, когда проснулось проклятие. Конечно, со стороны Тархана очень мудро сохранить при себе живой определитель лжи. Но каково же самой девочке мучиться своим уродством до старости?
Она снова покачала головой и плотно прикрыла за собой дверь.
06.06.858, вододень. Катония, город Оканака
– …достойные дочери нашей страны, они не сломались в плену наркоторговцев и сумели нанести бандитским шайкам сокрушительный удар в условиях, в которых оказались бессильными вооруженные силы могучих государств. Мир и процветание, которые рано или поздно придут к народам Сураграша, во многом будут являться и их заслугой. А потому государственные награды, которые я с великой радостью им вручаю, целиком и полностью заслужены ими. Госпожа Карина, госпожа Цукка, носите их с гордостью.
Президент Катонии первым захлопал, и заполняющие актовый зал приглашенные подхватили аплодисменты. Карина принудила себя улыбнуться и помахать рукой, краем глаза заметив, как просияла Цукка. Словно ей премию по физике дали, чесслово! Вот кто в семье, оказывается, прирожденный публичный политик…
Блистательный господин Сота Дайтора отечески приобнял Карину и Цукку за плечи, и зал с новой силой заполыхал вспышками
