Кэролайн Черри - Русалка
Саша пристально посмотрел на Петра, но однако, несмотря на волнение, все же закончил весь ритуал умиротворения духов. Этот мальчик, столько времени проводивший в конюшне, в этот момент был единственным, кто ни на мгновенье не сомневался в правоте своих поступков.
Петр тут же поднял вверх руки в знак примирения.
— Прости меня, — сказал он. — И у них я тоже совершенно искренне прошу прощенья.
За этим последовала тишина, изредка прерываемая скрипом половиц.
Петр и Саша некоторое время молча переглядывались.
Но было слышно лишь завывание ветра.
— Я приготовлю чай, — сказал Саша. — Мне кажется, что это нам сейчас не повредит.
Петр, однако, с большим удовольствием выпил бы водки. Но почему-то сейчас ему было стыдно признаться в этом, и он присел за стол, уговаривая самого себя, что дрожь и слабость в коленях и руках была лишь следствием раны, да тех нескольких дней, проведенных в холоде и голоде, пока они пробирались через этот безжизненный лес.
Тем не менее, он был рад тому, что мальчик суетился, занявшись хотя бы таким простым делом, как заварка чая, что, возможно, отвлекало его от размышлений о происходящем за дверью. Чай, в конце концов, давал и ему возможность хоть как-то унять дрожь в руках, не говоря уже о том, что он согревал.
— Я думаю, что «он» успокоился, — сказал Саша, усаживаясь за стол против Петра.
— Какой такой «он»? — с наигранным удивлением спросил Петр. — Я не могу себе даже представить, какую живность может держать старик…
Саша смотрел, насупив брови, и с выражением откровенного огорчения прикусил губу.
Петр подумал, что этот взгляд вполне мог означать обвинение его в глупости, которая выражалась прежде всего как раз в том, что он отрицал то самое безрассудство, которое только что происходило на его глазах. Но от внутреннего страха он не видел этого сколь-нибудь отчетливо, или не успел разобрать, что это могло быть на самом деле.
Если все эти ужасы действительно явились перед ним, выйдя из бабушкиных сказок, и тут же набросились на него, лишь только он собрался переступить порог, то в этом случае реальным должно было бы быть и все остальное, о чем у него даже не было никакого желания вспоминать.
Он уронил голову на сложенные руки и подумал о том, что в своих странствиях они выбрали явно не ту дорогу.
Но, однако, здесь была лодка. И хотя он не имел никакого представления о том, как следует управлять ни маленькой, небольшой лодкой, тем не менее, предполагал, что стоит только перерезать веревку и сесть в нее, то даже такая большая и старая посудина приплывет туда, куда надо. Река — это самый безопасный путь, который должен привести их в Киев. Это проще, чем идти вдоль берега, где на каждом шагу их могут поджидать создания, напоминавшие то, которое только что бегало вокруг дома. Впрочем, на реке могло произойти крушенье…
Он не умел плавать, и, вполне возможно, что мальчик, тоже.
Итак, все его мысли вновь возвращались к берегу, и он дал себе слово, что если им удастся выбраться из этого дома без сколь-нибудь серьезных происшествий, они должны немедленно отправляться прямо на юг и идти как можно осторожней.
— Мы все-таки попытаемся еще раз, — сказал Петр. Саша же взглянул на него и с беспокойством прошептал:
— Не забывай, что я говорил тебе: этот старик — колдун, и он ужасно опасен.
— Да, да. Скорее всего, так же, как и ты. Разве не это я слышал во все время нашего пути от Воджвода? — съязвил Петр.
— Нет, я, конечно, не такой как он. — Саша взъерошил волосы. — Он может возвращать назад умерших!
— Но ведь я-то не умирал, черт побери!
— Ты был уже холодный, Петр. Ты был холодный, как лед, твое лицо уже теряло все признаки жизни, и, в первую очередь, цвет…
— Я просто замерз от долгого пути через этот лес, тем более почти три дня без всякой пищи. — Он дотянулся до кувшина с водкой, налил почти половину чашки и сделал несколько медленных глотков. Сейчас он не хотел ни говорить, ни думать об этом, во всяком случае, не этой ночью.
— Но ведь так было, Петр, — сказал Саша. — Почему ты отворачиваешься от правды?
— Потому что все, о чем ты говоришь, сплошное безумие! — ответил тот.
Во всяком случае, он больше ничего не мог сказать по этому поводу.
Он допил водку и наполнил чашку в очередной раз.
А Сашу не покидали грустные мысли о том, что Петр очень зол на него. Он продолжал думать об этом, когда тот, медленно передвигаясь на пьяных ногах, отправился спать.
Его родственники очень походили на Петра: они тоже отказывались верить в то, что над ним тяготело проклятье. Но, тем не менее, косо посматривали на него и часто хмурились при этом, если дела шли не так, как им бы того хотелось.
Петр, разумеется, не поверил, что во дворе появилось какое-то странное существо, даже и тогда, когда оно едва не разделалось с ним, и, конечно, он не верил ни в каких колдунов. Однако его хмурый взгляд говорил Саше, что он еще поразмыслит о своих убеждениях. Возможно, что он и ошибался на этот раз, но признаться в этом он смог бы только тогда, когда, как он сам не раз говорил Саше, найдет здесь хоть одного, самого плохонького представителя этого племени.
А возможно, что в этом и была его ошибка. Ведь избежать ошибки очень трудно, особенно в подобной ситуации. Перед таким волевым и, возможно, обладающим сверхъестественной силой созданьем, как Ууламетс, собственные Сашины желания и попытки хоть как-то повлиять на их будущую судьбу напоминали лишь тихий шепот, который едва ли звучал на фоне страшной бури, и, разумеется, его никто не мог услышать. Но Саша был уверен, что те, к кому он обращался, были здесь, однако эта уверенность не могла доставлять ему полной радости, когда он находился в таком отвратительном месте.
Но самым худшим был неотступный страх, что Ууламетс знал о Сашиных тайных устремлениях. Это приглашение на ночную прогулку было обращено именно к нему, а не к Петру…
А Петр в этот момент бессильно опустил голову на руку, как будто мужество и уверенность полностью покинули его.
Прошло еще много времени, прежде чем наконец-то вернулся Ууламетс. Петр в конце концов уснул на одеялах около очага, подложив под себя меч. Он выпил достаточно много, так что его сон сопровождался храпеньем и тяжелыми вздохами.
А Саша продолжал ждать, иногда проваливаясь в дремоту, приходил в себя и всякий раз прислушивался, не раздавались ли на крыльце шаги старика. И когда он наконец услышал шаги Ууламетса, постукивание тяжелого посоха и скрип дверной щеколды, то бросился к порогу, чтобы снять со старика потертый кафтан.
— А ты все еще не спишь, — сказал то, стараясь говорить полушепотом и осторожно пристраивая у стены свой посох. — Я не собирался беспокоить тебя в такой час.
Вряд ли кто-нибудь смог врать такому человеку, как этот старик, Саша сам пришел к такому выводу. Он подошел к столу и налил Ууламетсу полчашки водки.
— Мой приятель собирается уходить отсюда. Что-то ему не понравилось здесь.
Старик, слегка нахмурясь, взял чашку и, склонившись над столом, медленно выпил.
— Мне это не удивительно.
— Мой приятель и я… — тут Саша сделал паузу и поклонился. — Мы хотим отправиться в Киев, хозяин. Мы хотим оставить вас.
— И это после того, как сначала попытались ограбить мой дом…
— Это было лишь одеяло да связка репы. Но больше ничего.
—… без всяких угрызений совести.
— Мы понимали, что ничего не должны вам, мой господин. Ведь в конце концов, мы не воры. Вот чего только мы не понимаем: что же все-таки вы хотите от нас? И мы хотим, чтобы вы сказали нам об этом.
— Ха. — Ууламетс выпил еще, вытер свои тощие седые усы тыльной стороной ладони. — Сказать тебе?
Саша глубоко вздохнул и сложил ладони, чтобы кончики пальцев касались друг друга, как это делают торговцы на ярмарках.
— Но в дорогу нам нужна связка репы и одно одеяло. Неплохо бы еще и связку вяленой рыбы, а если бы вы могли отвезти нас на лодке до Киева, мы были бы вам очень благодарны.
Ууламетс пристально смотрел на него, неподвижными, как у волка глазами, а потом ухмыльнулся, так же весело и приятно, как, возможно, это мог седлать добрый домовой.
— В Киев?
— Да, господин, если вы можете. Если же нет…
— Я не хочу.
— Тогда нам потребуется одеяло, репа и рыба. Ну, еще нужна чистая рубашка и подходящий кафтан для Петра. Ведь он все-таки не простого звания, он не может идти в таких лохмотьях.
— Да, уж в этом я уверен. Человек из общества, где не привыкли утруждаться: там все легкое, и руки, и душа и еще более легкая мораль.
— Но он не вор. Никто из нас не вор и никогда им не был. — Голос мальчика начал дрожать, и он очень боялся, что может все испортить. — Мы собираемся заплатить за все, что возьмем, но дело в том, что вы не хотите брать деньги. Я предложил отработать за все это и выполнил свое обязательство. Теперь мы должны бы быть в расчете. Чего же вам еще надо? — Его голос сорвался, а подбородок предательски задрожал. — Если вы предложите сделать что-то еще, что на ваш взгляд уравняет наш счет, то мы готовы сделать все, что лежит в пределах здравого смысла.
