Сергей Павлов - Лунная радуга. Книга 2. Научно-фантастический роман
— Язык лицемерия прост, запомнить нетрудно.
— Язык разведки. И если все-таки «заскучаешь»…
— Не надо, я понял, ты прилетишь и подменишь меня.
Скрипнул диван, Копаев поднялся.
— Ладно, — сказал Андрей, — попробую разобраться самостоятельно.
— Итак, до связи?
Андрей пожал протянутую руку представителя МУКБОПа:
— До связи.
— Всего тебе самого доброго! — как-то уж очень искренне, тепло сказал Копаев.
Андрей отодвинул легкую бамбуковую дверь. В исполосованном тенями аэрарии по-прежнему было безлюдно.
— Да, вот еще что!.. — произнес Копаев вдогонку.
— Ну? — Андрей спиной почуял неладное.
— Только пойми меня правильно и… воздержись от бесполезных вопросов — все равно не сумею ответить. Так вот, я тебя не обманываю, когда говорю, что на танкере, кроме Аганна, нет никого. Это правда.
— Я верю, — бросил через плечо Андрей.
— Но если однажды тебе случиться увидеть на борту «Анарды»… ну, в общем, не Мефа Аганна, то… знаешь… пройди мимо и постарайся сделать вид, что ничего особенного не заметил. Трудно при таких обстоятельствах изображать хладнокровие, однако попробуй. Иного совета дать не могу.
Андрей обернулся. Копаев смотрел сквозь жалюзи на сверкающую под солнцем воду. Обтянутая черным свитером спина, серебром по черному «Байкал», руки в карманах. Андрей с такой силой задвинул за собой дверь, что решетчатая стенка отозвалась гулом.
В нескольких метрах от павильона он замедлил шаг. Остановился. Волна бешенства схлынула. Посмотрел под ноги, нагнулся и подобрал пластмассовую «горошину». Возможно, та самая, которую он бросил за спину, когда сидел на диване. Покатал неровный комочек в ладони. А собственно, почему за все человечество голова должна болеть у одного Копаева? Почему все то, чем встревожен функционер МУКБОПа, в той же мере не должно тревожить любого и каждого члена мирового сообщества человеков? Скажем — Андрея Тобольского? С какой это стати Тобольский считал себя вправе пребывать в состоянии иждивенческих настроений? Принц на горошине…
Он покосился на закрытую дверь. Подошел, откатил. И прямо с порога неподвижной черной спине с серебряной надписью:
— Люди слишком заняты, Аверьян. Своими делами, собой. Извини, я не был исключением.
— Ну… а теперь?
— Теперь возникла потенция смотреть на это по-другому. В общем, земляк, ты за меня не очень волнуйся.
Спина, блеснув серебром, шевельнулась, руки медленно выползли из карманов.
— Спасибо, Андрей.
— Ну вот и ладно.
Времени было в обрез. Попрощаться с Валаевым и на причал. Интересно, кто пилотирует люггер? Хорошо бы — Яан Сипп. Феноменально молчаливый парень. Шли бы на Япет с гарантией, что никаких вопросов.
Мертвец-в-Простыне — так называют Япет пилоты УОКСа. Мягкий такой юморок. Впрочем, гораздо принципиальнее то, что Япет был отцом Атланта и Прометея.
ПАССАЖ В ЧЕТЫРЕ РУКИ
Прогулка в новолялинском лесопарке им с Валентиной понравилась. Местность была живописная. Было много обомшелых старых деревьев, но гнилью не пахло, делянки выглядели опрятно. В букет летних запахов леса уже успели войти ароматы осени, кое-где отсвечивали желтизной визитные карточки листопада — первые во второй половине удивительно теплого августа.
Желтые листья Валентину явно интриговали. Она разглядывала их внимательно, с профессиональным (он это чувствовал) интересом. Хотел было полюбопытствовать, чем отличается увядающий лист уральского дерева от своего кавказского соплеменника, но передумал. Однажды какой-то банальный вопрос на прогулке в приморском парке вдохновил Валентину выложить всю сумму знаний, приобретенных наукой о семействе реликтовых за последние полтысячи приблизительно лет. Лекция была такая длинная, а ночь такая лунная… Он сделал себе зарубку на память: в обществе Валентины лирика для него, как ни странно, несовместима с ботаникой. Одно из двух.
К вечеру небо над лесопарком совсем очистилось, и здешняя ночь обещала быть тоже лунной. Закат застал их на просеке, отделяющей лесопарк от культурного парка с аллеями и цветниками. Приятно было идти, похрустывая гравием, поглядывать в небо и чувствовать запах раздавленных листьев. А когда Валентина спросила: «О чем задумалось Ваше Величество?» — он вдруг осознал, что думает о «Енисее», и почему-то ему было совестно признаваться ей в этом. Внимание Валентины отвлекла скульптурная группка оленей из отполированного до зеркального блеска металла. Оленье трио — самка, самец и детеныш — эффектно отсвечивало закатным пламенем, и возле скульптуры толпились люди. Он увидел сокурсника (в паре с медичкой из Центра), кивком поздоровался, перевел глаза на оленью семью. Головка самки то и дело склонялась к неуверенно стоящему на тонких ножках теленку — дескать, все ли в порядке, малыш? — а высоко поднятая голова самца медленно поворачивалась из стороны в сторону, словно выискивая опасность, и металлические рога вспыхивали багровыми отблесками. Люди смотрели молча. Какой-то особо осведомленный знаток монументального искусства бубнил про «удачную композицию», про «динамику изобразительных средств» и про то, что Новая Ляля имеет теперь «замечательный образец кинематической металлоскульптуры». Образец действительно замечательный, трудно с этим не согласиться, но голос был неприятный и мешал смотреть. Когда они уходили, знаток расхваливал «позицию» местных «мастеров светопластики» и «художников-имэджентистов». Это кошмарное слово — «имэджентисты» — Валентину очень позабавило.
С просеки они свернули в аллею. Закат догорел, вечерний сумрак сгустился, и ряды деревьев сделались темными, как стены ущелья. Неярко фосфоресцировали раковины парковых скамеек и светоузоры на плитах ковротуара; по слабым отблескам среди ветвей угадывались продолговатые пузыри лампионов, которые загадочно бездействовали в этом секторе, в то время как «прямо по курсу» — за тонкоствольной рощицей корабельных сосен — большой участок парка (по-видимому, центральный) уже сверкал скоплением огней.
Ужасно хотелось есть. Он было собрался предложить Валентине идти побыстрее…
— Гляди, Андрей, светлячок прилетел!
— Тебе показалось. Ну какие тут могут быть све…
Светлячок мелькнул у него перед носом и, пульсируя крохотным огоньком, пропал за темными кустами.
— Гляди-ка, еще один! И еще!.. Да их здесь уйма!
— Диво дивное!.. — Светоносных букашек он видел до этого только в субтропиках. — Южная фауна в северном Зауралье?…
— Тут чудеса, — пропела Валентина, — тут леший бродит… Знаешь, я немного устала. — Она взяла его под руку.
— Давай попробуем прибавить шагу, В центре парка наверняка есть рестораны или кафе. Поужинаем, потанцуем… И кто это сообразил привезти их сюда и выпустить на погибель?
— Никто их не привозил. Это, видишь ли… местное изделие.
— О, мастера светопластики! — Он рассмеялся. — Художники-имэджентисты!
Вышучивая эффект «южной фауны» и собственное легковерие, они зашагали быстрее. Рой «светляков» исчез.
До корабельных сосен было еще порядочно. Валентина сказала: — Тихо как… И безлюдно. И есть хочется, и луны нет. И осень скоро…
— Луна взойдет позже. Во-от такая!
Разведя руками, чтобы показать ей, какая взойдет луна, он ощутил сгибом локтя, как напряглись ее пальцы. Валентина остановилась. Он посмотрел вперед. Со слабо светящейся ленты ковротуара уходила в кусты хвостатая тень.
— Не бойся, — сказал он уверенно, громко (с тревогой, однако, припоминая рассказ о том, что в прошлом году таежная рысь забрела прямо в парк возле Дворца Космонавтов). — Обыкновенная кошка.
— Величиной с болотного лешего, — добавила Валентина.
— С лешими, я до сих пор полагал, ты знакома заочно.
— Зато я очно знакома с пилотом, который успел позабыть, как выглядит силуэт леопарда.
«Хоть тысяча леопардов, — подумал он, глядя туда, где исчезла жуткая тень, — лишь бы не рысь…» К новолялинским леопардам он склонен был относиться индифферентно.
Нет, ему не верилось, что бродячая рысь может напасть на людей — не в ее это правилах. Но ведь темно и… кто знает…
В кустах сухо треснула ветка. Раздраженное фырканье. Снова треск и возня… Это его успокоило. Рысь не слон — пробирается осторожно, неслышно, обнаружить себя не дает — тем и сильна.
Где-то рядом пронзительно (как в тропическом лесу) заорала и громко захлопала крыльями птица. Будто в ответ в отдалении коротко прозвучал низкий и очень внушительный рык.
— Ты не волнуйся. — Он обнял Валентину за плечи. — Не стоит внимания.
— Напротив. Мне любопытно послушать рычание местных художников-имэджентистов.
От обочины отделилась хвостатая угольно-черная тень. Лениво так, не скрываясь, вышла на середину аллеи. Легла. Зелеными самоцветами сверкнули глаза. Угасли. Вспыхнули снова… Крупная тварь. Валентина права: силуэт леопарда. Точнее — черной пантеры.
