Вино из Атлантиды. Фантазии, кошмары и миражи - Кларк Эштон Смит
Вопреки моим страхам, проходя мимо тайной комнаты, мы не услышали повторения зверского воя. Но мне почудилось мерное чавканье, какое могло бы издавать во время еды большое животное.
Моя комната осталась тоскливой и неприглядной, однако лишилась вековой пыли и зарослей паутины. Самолично произведя осмотр, сэр Джон оставил меня и удалился в собственные покои. Он был смертельно бледен и слаб, и я виновато сообразил, что принимать и развлекать гостя стоило ему таких усилий, что это могло ухудшить течение болезни. За тщательно соблюдаемым фасадом учтивости мне почудились настоящие боль и страдание, и я задумался – не слишком ли высокой ценой дается поддержание фасада?
Усталость от долгого путешествия вкупе с выпитым крепким вином должны были тут же меня усыпить. Но хотя я лежал в темноте, плотно закрыв глаза, мне не удавалось отогнать злые тени, черных могильных червей, которых напустил на меня этот старый дом. Невообразимые и отвратительные создания нацеливались на меня грязными когтями, оплетали зловонными кольцами, а я бессчетными часами лежал, уставившись на серый квадрат окна, за которым бушевал ветер. Стук дождя, вздохи и стенания ветра сливались в тоскливое бормотание полувнятных голосов, плетущих заговор против моего покоя и злобно вышептывающих безымянные секреты на демонском языке.
Наконец, когда ночь длилась как будто уже годы, буря замерла, и я перестал слышать неясные голоса. На фоне черной стены слабо светилось окно, и ужасы моей всенощной бессонницы вроде бы отчасти отступили, но благодати сна это не принесло. Я понял, что воцарилась полная тишина, а затем в этой тишине услышал странный и страшный тихий звук, чей источник и причина много минут оставались для меня загадкой.
Порой звук был далеким и приглушенным, затем он, казалось, приближался, раздаваясь словно бы из соседней комнаты. Он стал напоминать мне царапанье, словно когти зверя скребли по твердому дереву. Сев в постели и внимательно прислушавшись, я с новым витком ужаса осознал, что звук доносится со стороны зарешеченной комнаты. Его сопровождало странное эхо, затем он стал почти неслышным и вдруг на какое-то время прекратился. В этом промежутке я услышал стон – так мог застонать человек от сильной боли или страха. Ошибки быть не могло: стон шел из покоев сэра Джона Тремота, и насчет источника царапанья я тоже больше не сомневался.
Стон не повторялся, но проклятые когти заскребли снова, и это продолжалось до рассвета. Затем, словно существо, издававшее звук, вело строго ночную жизнь, тихий скрежет стих и больше не возобновился. В тоскливом предвкушении, свойственном ночным кошмарам, одурев от усталости и недосыпа, я вслушивался, до предела напрягая уши. С прекращением звука, на бледной сизой заре, я соскользнул в глубокий сон, которому больше не могли помешать невнятные бесформенные призраки старого дома.
Меня разбудил громкий стук в дверь – стук, который я даже спросонья опознал как требовательный и торопливый. Должно быть, близился полдень, и, охваченный чувством вины за то, что так беззастенчиво проспал, я ринулся открывать дверь. За ней стоял старый слуга Харпер, и по его дрожи и убитому горем виду я еще прежде, чем он заговорил, понял, что произошло нечто ужасное.
– С прискорбием сообщаю вам, – продребезжал он, – что сэр Джон скончался. Он не ответил на мой стук, и я осмелился войти к нему в комнату. Должно быть, он умер рано утром.
Невыразимо пораженный этим объявлением, я вспомнил единственный стон, который услышал в серый предутренний час. Вероятно, в тот самый миг хозяин дома умирал. Я вспомнил и мерзостное кошмарное царапанье. Я неизбежно задумался, не был ли стон вызван страхом наряду с физической болью. Быть может, напряжение и тревога, с которыми сэр Джон прислушивался к этому гнусному звуку, приблизили последний пароксизм его болезни? Я не мог быть ни в чем уверен, но мой ум кишел жуткими догадками.
С бесполезной учтивостью, принятой в таких случаях, я постарался выразить престарелому слуге соболезнования и предложил посильную помощь в организации формальностей, касающихся останков его хозяина. В доме не было телефона, и я вызвался найти доктора, который осмотрит тело и подпишет свидетельство о смерти. Старик явно почувствовал огромное облегчение и благодарность.
– Спасибо вам, сэр, – горячо ответил он и добавил, словно объясняясь: – Я не хочу оставлять сэра Джона, я обещал неотрывно следить за его телом.
И он заговорил о том, что сэр Джон желал подвергнуться кремации. Судя по всему, баронет оставил четкие инструкции: на холме за домом следует сложить костер из плавника, сжечь в этом костре его останки, а пепел развеять на полях имения. Выполнить эти указания слуге было велено как можно скорее после смерти сэра Джона. На церемонии не должно быть никого, кроме Харпера и тех, кого наймут нести гроб, а ближайших родственников сэра Джона (ни один из которых не жил поблизости) не следует извещать о его кончине, пока все не будет завершено.
Я отказался от предложения Харпера приготовить мне завтрак, сказав, что поем в соседней деревне. В его поведении сквозила странная неловкость, и с мыслями и чувствами, которым нет места в этом повествовании, я понял, что начинать обещанное бдение над телом сэра Джона он опасается.
Подробный рассказ о вечере похорон был бы утомительным и ненужным. С моря снова накатил густой туман, и ближайший городок я искал, пробираясь почти на ощупь сквозь отсыревший, но ирреальный мир. Я успешно нашел доктора, а также людей, которые согласились сложить костер и нести гроб. Везде меня встречали странным безмолвием: никто, казалось, не хотел ни комментировать смерть сэра Джона, ни говорить о мрачной легенде, окружавшей Тремот-холл.
Харпер, к моему удивлению, предложил провести кремацию немедленно. Это, однако, оказалось невыполнимым. К тому времени, как формальности были завершены и обо всем
