Фредрик Браун - Арена, Кукольный театр и Добро пожаловать в сумасшедший дом!

— В течение семи дней за вами будут наблюдать. Раньше никто не получает нож и вилку. Садитесь.

Он сел. За его столом у всех были ложки. Все уже приступили к трапезе, некоторые чавкали и разбрызгивали пищу. Он старался смотреть в свою тарелку. Еда показалась ему безвкусной. Он съел ломтик картофелины из своей похлебки и несколько кусочков мяса.

Кофе принесли в жестяных кружках. Сначала он не понял почему, но потом сообразил, что разбить обычную чашку, вроде тех, что используют в дешевых кафе, легко и она может стать очень страшным оружием.

Кофе оказался слабым и теплым; он не мог его пить.

Он откинулся на спинку скамейки и закрыл глаза. Когда он вновь их открыл, перед ним стояла пустая тарелка и кружка, а сидевший слева от него человек ел с поразительной быстротой. Это был пациент, который играл на несуществующем фортепиано.

«Если я пробуду здесь достаточно долго, у меня появится аппетит и я начну есть». Однако мысль о длительном пребывании в клинике ему совсем не понравилась.

После того как прозвенел колокол, пациенты начали вставать — один стол, потом другой и так далее. Пациенты повиновались каким-то сигналам, которых он не заметил. Их группа вошла в столовую последней; а вышли они первыми.

Рэй Бессингтон оказался рядом с ним, когда они оказались на лестнице.

— Вы привыкнете. Так как вы сказали, вас зовут? — спросил Рэй.

— Джордж Вайн.

Бессингтон рассмеялся. Дверь за ними закрылась, и он услышал, как поворачивается ключ в замке.

На улице уже стемнело. Подойдя к одному из окон, он посмотрел сквозь решетку на небо. Над кроной растущего в саду вяза сияла единственная звезда. Его звезда? Что ж, он последовал за ней сюда. На звезду набежала туча.

Кто-то встал рядом с ним. Он повернул голову и увидел человека, игравшего на фортепиано. У него было смуглое лицо иностранца с пронзительными черными глазами. Он улыбался, словно вспомнил замечательную шутку.

— Вы здесь новенький, не так ли? Или вас перевели из другой палаты?

— Я новенький. Меня зовут Джордж Вайн.

— Барони. Музыкант. Ну, во всяком случае, был им раньше. А теперь… не будем об этом. У вас есть вопросы?

— Конечно. Как отсюда выбраться.

Барони рассмеялся — не слишком весело, но и не так чтобы грустно.

— Во-первых, убедить их, что вы поправились. Вы хотите рассказать о своих проблемах? Некоторые из нас делают это охотно, другие упорно молчат.

Он посмотрел на Барони, размышляя о том, к какой категории он относится. И наконец ответил:

— Пожалуй, я не против. Я… думаю, что я Наполеон.

— А на самом деле?

— Что «на самом деле»?

— Вы Наполеон? Если нет, вы сумеете выйти отсюда через шесть месяцев. А если да, то это плохо. Скорее всего, вы здесь умрете.

— Но почему? Если я Наполеон, то я разумен и…

— Это не имеет значения. Важно, что думают по данному поводу они. А они считают так: если вы уверены, будто являетесь Наполеоном, значит, вы сумасшедший. Q. Е. D.[73] И вы остаетесь здесь.

— Даже если скажу, что считаю себя Джорджем Вайном?

— Они уже много раз лечили паранойю. И готовы к самым неожиданным вариантам. Когда параноику здесь надоедает, он пытается выбраться при помощи лжи. Они родились не вчера. И знают все.

— В целом, да, но как…

Неожиданно по его спине пробежал холодок. Ему не пришлось заканчивать вопрос. «Они втыкают в тебя иголки…» Когда Рэй Бессингтон сказал ему об этом, он его не понял.

Смуглый пациент кивнул.

— Сыворотка правды, — сказал он. — Параноик считается вылечившимся, когда начинает говорить правду, и прежде чем отпустить его, они хотят быть полностью уверены в том, что он говорит правду.

И он подумал о том, в какую изящную ловушку угодил практически добровольно. Здесь он, наверное, и умрет.

Он прижался лбом к прохладным прутьям решетки и закрыл глаза. Послышались удаляющиеся шаги, и он понял, что остался в одиночестве.

Он открыл глаза и посмотрел во тьму: тучи успели закрыть еще и луну.

«Клэр, — подумал он. — Клэр».

Ловушка.

Но… если есть ловушка, должен существовать и охотник.

Он либо безумен, либо нормален. Если он нормален, значит, попал в ловушку, а если есть ловушка, значит, есть и охотник или даже несколько охотников.

Если он безумен…

Господи, пусть он будет безумен. Тогда все станет простым и понятным, и когда-нибудь он выйдет отсюда, вновь начнет работать на «Блейд», возможно даже, к нему вернутся воспоминания о прежней жизни Джорджа Вайна.

Вот в чем загвоздка. Он не Джордж Вайн.

Но есть и еще одна загвоздка. Он не сумасшедший.

Холод прутьев решетки на лбу.

Через некоторое время он услышал, как открывается дверь, и обернулся. В палату вошли два охранника. В его груди шевельнулась отчаянная надежда. Но тут же исчезла.

— Пора спать, парни, — объявил один из охранников, посмотрел на находящегося в депрессии больного, который продолжал неподвижно сидеть на стуле, и сказал: — Чокнутый. Эй, Бессингтон, помоги мне его уложить.

Второй охранник, грузный мужчина с короткой стрижкой, как у борца, подошел к окну.

— Вы. Кажется, вы новенький. Вайн, верно?

Он кивнул.

— Хотите неприятностей или будете вести себя хорошо?

Пальцы правой руки охранника сжались в кулак, и он отвел руку назад.

— Мне не нужны неприятности. У меня их и так хватает.

Охранник слегка расслабился.

— Ладно, если вы и дальше будете так себя вести, у вас все будет в порядке. Свободная койка вон там, справа. — Он показал. — Оставайтесь на ней до самого утра и не выступайте. Если в палате поднимется шум, мы придем и разберемся с нарушителями порядка. Мы знаем как. Вам не понравится.

Не доверяя своему голосу, он просто кивнул. Потом повернулся и направился в отсек, указанный охранником. Здесь стояли две койки. На одной из них лежал на спине впавший в депрессию больной, который смотрел в потолок широко раскрытыми глазами. С него сняли туфли, но раздевать не стали.

Он повернулся к своей койке, понимая, что ничем не сможет помочь соседу, не сумеет пробиться к нему сквозь стену страдания, постоянного спутника маниакально-депрессивного психоза.

Он откинул серое одеяло и нашел под ним еще одно серое одеяло, которое лежало на жестком, но гладком матрасе. Сняв брюки и рубашку, он повесил их на крючок, торчащий из стены над кроватью. Потом огляделся по сторонам в поисках выключателя, чтобы погасить свет над головой, но ничего не нашел. И тут свет погас сам.

Единственным источником света осталась лампа, горевшая в коридоре, однако этого оказалось достаточно, чтобы снять туфли и носки и лечь на койку.