Фрэнк Херберт - Дюна

Вспомнив это, она положила обе руки на живот и вздрогнула, пожалев, что попросила Пола привезти ее сюда.

Пустынный ветер принес тяжелый запах с зеленой полосы у основания утеса. Чани вспомнилось поверье Свободных: злые запахи — злые времена. Она посмотрела туда и увидела появившуюся на дюне полоску червя. Он выползал из дюны, как из гигантского корабля, разбрасывая песок, но вдруг ощутил смертоносный для него запах воды и бежал, оставив за собой глубокий длинный след.

Червь заразил ее своим страхом. Она возненавидела воду. Вода, некогда душа Арраки, превратилась в яд. Вода приносит мор. Только пустыня чиста.

Внизу показался отряд Свободных, возвращающихся в сьетч. Они поднялись ко входу и она увидела их грязные ноги. Свободные с грязными ногами!

Дети сьетча начали петь, их голоса доносились изнутри. Эти голоса заставили ее почувствовать, как улетает время, словно ястреб от ветра. Она задрожала.

Какие бури видит Пол своим безглазым видением? Она ощущала в нем яростное безумие и страшную усталость — усталость от песен и споров.

Она заметила, что небо стало бледно-серым и наполнилось алебастровыми лучами и странными рисунками, вытканными принесенным ветром песком. Ее внимание привлекла белая полоска на юге. Неожиданно насторожившись, она истолковала знак: белое небо на юге — рот Шаи-Хулуда. Приближается буря, большой ветер. Ее предупреждало об этом трение песчинок о ее щеки. Ветер приносит с собой запахи смерти: запахи воды с каналов, горячего песка, кремня. Вода! Вот из-за чего Шаи-Хулуд насылает кариолисовые ветры.

На утесе, где она стояла, появились ястребы. Они искали убежища от ветра. Коричневые, как скалы, с алыми перьями в крыльях. Ее дух устремился к ним: у них было укрытие, у нее — нет.

— Миледи, поднимается ветер…

Она обернулась и увидела гхолу у входа в сьетч. Страх охватил ее. Очищающая смерть, вода, отданная телом назад племени, — это она понимала. Но… вернуться назад после смерти, как этот гхола…

Принесенный ветром песок хлестал ее лицо, от него покраснели щеки. Она оглянулась через плечо на пугающую песчаную полоску на небе. Пустыня стала коричнево-багровой, и дюны, точно волны, катились на берег. Чани вспомнила, как однажды Пол описывал ей море. Она заколебалась, охваченная чувством мимолетности. По сравнению с вечностью, это лишь песчинка. Прибой дюн прошел у основания утеса.

Буря снаружи стала для нее чем-то всеобщим… Все звери прячутся от нее, ничего не остается в пустыне, кроме ее собственных звуков: песок хлещет о скалы, воет ветер, гремят камни, сброшенные с вершины.

Это было лишь одно мгновение в ее жизни, на в это мгновение она почувствовала, как космическим ветром уносит всю планету — песчинку в пространстве.

— Нужно торопиться, — сказал рядом с ней гхола.

Она ощутила его страх за нее, заботу о ее безопасности.

— Она срывает мясо с костей, — сказал гхола, как будто ей нужно было объяснять, что такое буря.

Ее страх перед ним ушел. Чани позволила гхоле помочь ей добраться до входа в сьетч. Они добрались до извилистой перегородки, ограждавшей вход. Стражники открыли герметическую дверь и закрыли ее за ними.

Запахи сьетча ударили ей в ноздри. Она помнила эти запахи — испарения многих тел, эфирный запах перегонных кубов, знакомые ароматы пищи… и поверх всего этого вездесущий спайс.

Она глубоко вздохнула: «Я дома!»

Гхола высвободил свою руку и стал в стороне в терпеливом ожидании, будто выключенный робот. Но он ждал.

Чани задержалась у входа в комнату, удивленная тем, чему она не могла подобрать названия. Это ее настоящий дом. Ребенком она охотилась здесь за скорпионами при свете переносных глоуглобов. Но что-то здесь изменилось…

— Не пройдете ли вы к себе, миледи? — спросил гхола.

И тут же сильная схватка пробежала по ее животу. Она попыталась скрыть это.

— Миледи? — гхола поспешно подошел к ней.

— Почему Пол боится рождения нашего ребенка?

— Естественно, потому, что он опасается за ваше здоровье, — ответил гхола.

— А он не боится за ребенка?

— Миледи, он не может думать о ребенке, не вспомнив вашего убитого сардукарами первенца.

Она изучала гхолу — плоское лицо, непроницаемые металлические глаза.

Она поднесла руку к покрасневшей щеке. Действительно ли он Дункан Айдахо? Друг ли он? Говорит ли он сейчас правду?

— С вами должен быть врач, — сказал гхола.

И снова она услышала в его голосе страх за нее. Неожиданно она почувствовала, что мозг ее не защищен, что он готов подвергнуться потрясающему вторжению.

— Хейт, я боюсь, — прошептала она. — Где мой Узул?

— Его удерживают государственные дела.

Она кивнула, вспомнив сопровождавший их правительственный аппарат — целую стаю орнитоптеров. И вдруг она поняла, что поразило ее в сьетче, — чужие запахи. Чиновники и адъютанты принесли с собой свои запахи, запахи своей пищи и одежды, запахи экзотической косметики.

Чани содрогнулась, едва сдерживая приступ истерического смеха. Даже запахи меняются в присутствии Муаддиба.

— Были срочные дела, которые он не мог отложить, — сказал гхола, неправильно истолковав ее реакцию.

— Да, да, я понимаю. Они летели с нами.

Вспомнив перелет из Арракина, она призналась себе, что не надеялась пережить его. Пол настоял на том, чтобы самому управлять своим топтером. Безглазый, он привел топтер сюда. После этого она поняла, что ее уже ничего не удивит в нем.

Новый приступ боли прошел по ее телу.

Гхола видел ее сдерживаемое дыхание, напряжение мышц.

— Больше медлить нельзя! — Он схватил ее за руку и повел. Она уловила его панический страх и сказала:

— Еще есть время.

Он, казалось, не слышал.

— Цензунни так советует относиться к рождению, — сказал он, увлекая ее вперед, — не сопротивляйтесь тому, что должно случиться. Противиться — значит потерпеть неудачу.

Они добрались до входа в ее покои. Он отбросил занавеси и крикнул:

— Скорее, Хара! Время Чани пришло! Нужно позвать врачей! Началась беготня. Среди всеобщей суматохи Чани чувствовала себя изолированным островом спокойствия… пока не началась следующая схватка.

Вытесненный в коридор, Хейт проконтролировал свои действия. В их основе лежал страх. Страх вызывался не тем, что Чани могла умереть, а тем, что потом к нему придет Пол, обезумевший от горя… и скажет: «Она умерла…»

«Ничто не может появиться из ничего, — сказал себе гхола. — Откуда же во мне этот страх?»

Он чувствовал, что его способности контакта притупились. Чья-то материальная тень прошла над ним. В своей эмоциональной тьме он ждал какого-то взрыва, треска сломанной ветви…