Вячеслав Рыбаков - Первый день спасения

Он засмеялся неприятным, беззвучным горьким смехом, и сейчас же у нее болезненно вырвалось:

– Опять не то?..

– По знакомству, да? – зло спросил он.

– Господи, ну что теперь-то? Ты прямо весь в каких-то… в больных гвоздях. Не знаешь, где зацепишь. У тетеньки, – добавила она возмущенно, таких капризных мужчин ни разу не было!

Он долго смотрел на нее с отстраненным изумлением, словно увидел в первый раз. Затем холодно отчеканил:

– Все достойны спасения! Понимаешь? Все!

Осадил себя. Снова откинулся спиной на стену.

– Прости, малыш. Ты лучше не заводи меня.

Она перевела дух. Ей показалось, что сейчас он ее ударит.

– Буду заводить, – с отчаянной храбростью сказала она. – А ты говори все-все. И я тебе.

Он помедлил, испытующе глядя ей в глаза. Она кивнула несколько раз, не пряча взгляда.

– Я… считал себя лучше вас, – сказал он, стараясь говорить спокойно и мерно. – Но оказалось, что не подличал и не врал только потому, что мне ничего не надо было. А когда понадобилось – ого! Значит, если бы нуждался, как вы, то подличал и врал бы, как вы? А ведь… ведь… триста лет коммунизма у меня за спиной! Три века! Это, что ли, ничего не значит?! Значит!! Значит, отдельный человек ни в чем не виноват! Просто на краю люди сходят с ума! Это как боль, как туман. Невозможно побороть!! – он вдруг понял, что кричит, и снова попытался овладеть собой. Вздохнул медленно. – Люди такие разные… сложные… ты не представляешь. А на краю людьми остаются только те, кто махнул на себя рукой. На краю остаются только святые и мерзавцы. Одни махнули рукой на себя и стали святыми. Другие махнули рукой на все, кроме себя, – и стали мерзавцами. А остальные… то ли случая выбирать не представилось, то ли махнули на все вообще… они никем не стали. И суть одна – беспомощность… Нет, надо увести людей с края.

– Так ты нас уведешь? – зачарованно выдохнула она, наконец дождавшись этих слов.

Стало тихо. Удивительно тихо. Ночь, как громадная вода, неслышно текла над детскими головами.

– Просто не знаю, – пробормотал мальчик. – Просто не знаю, как подступиться.

У нее опять слезы горячо наполнили гортань и переносье – такое страдальческое лицо сделалось у него.

– Но ведь он же смог… – глухо сказал мальчик.

Она хотела спросить, кто смог и что, но он резко поднялся и взметнулась сзади, отставая, рубашка – подошел к вышибленному в звездную ночь окну. Стоячее пламя над огарком вздрогнуло и заплескалось.

Рубашку-то извозил – страх, подумала девочка. Давно стирать пора, да прокипятить бы с порошком… Прокипятишь тут, как же.

– Свеча догорает, – негромко сказала она.

Интересно, он бы обрадовался, если б я выстирала? Наверное, нет. Наверное, даже бы не заметил. Наверное, его вообще ничем обыкновенным не обрадуешь. Ой, мамочки…

Опершись ладонями на подоконник, мальчик смотрел в мерцающую пустыню.

– Во всяком случае, не убегу, – сказал он.

ЭПИЛОГ. УТРО

Прямая и тонкая, как камышинка, она потянулась, запустив пальцы в волосы на затылке, и, медленно переступив, окунулась в алое сияние, стоявшее в окне.

– Как хорошо, – умиротворенно произнесла она, подставляя свету лицо с зажмуренными глазами. – Солнышко… Солнышко красное, и давно же я тебя не видала… – она приоткрыла глаза, и лицо ее вздрогнуло и смерзлось. Секунду она все еще смотрела в окно, потом, присев, стремительно обернулась: – Они все пришли.

Их было без малого шесть тысяч. А год назад было без малого пять миллиардов. Все они в меру сил и разумения жили, заботились о себе, заботились о своих близких, исполняли то, чему их научили. И наконец убили друг друга. Ни для чего. Убили – и впервые почувствовали, что что-то неладно. Но продолжали в меру сил и разумения жить и убивать друг друга. Потому что были вещами друг для друга. Потому что за восемь тысяч лет так и не научились организовывать себя иначе как принуждая и убивая. Друг друга.

И наконец в равной мере ощутили тупик. В равной мере познали безнадежность. Министры, и шахтеры, и стражники. Такие разные. Такие одинаковые. Такие немногочисленные. Все они теперь стояли здесь.

– Уведи их.

– Здесь некуда идти, – мальчика била дрожь.

– Уведи их, пожалуйста. Ты такой умный. Такой сильный.

– Здесь ваше место! – бешено выкрикнул он и стиснул кулаки. – И гибель, и спасение! Здесь!!

– Ну, просто поведи куда-нибудь!

– Ты думаешь, тяжелой дорогой можно искупить то, что совести нет? Перетащиться на сто километров в сторону и прикинуться обновленными?

– Не знаю. Это слова. Сначала надо уйти, – она опять прижала его ладонь к губам, к щеке. – Хоть куда-нибудь! Как ты не понимаешь? Хоть куда-нибудь отсюда! Ну обмани их. Только не отнимай надежду.

– А если б я обманул тебя?

Она отчаянно тряхнула головой.

– Подумаешь!

Он дико, свирепо зыркнул на нее из-под свесившихся на лоб волос.

– Да что вы за люди!! Только бы бегать взад-вперед! Спасение – это не суета! Это – работа! Послушай. Ваши ученые давно доказали, что нужно создать строй, который уведет людей с края. Мало того – нужно успеть его создать! Так хоть палец о палец бы кто стукнул! Конечно! Каждому кажется, что вокруг все плохо, но сам-то он – ого! Какой надо! Каждому хочется, чтобы вокруг все изменилось, но сам он – остался прежним. Оставшись прежними, вам не выжить, поймите наконец!

Она бессильно выронила его ладонь и упавшим голосом выговорила:

– Ты все-таки злой.

Он остолбенел. Воздух тяжелой медузой заткнул гортань.

– Ты нас ненавидишь! – с отчаянием и ненавистью закричала она. – Ты нас за людей-то не держишь даже!

И сама испугалась. Зажала рот себе ладонями, затравленно, беспомощно глядя на мальчика.

– Лучше бы мне сгореть сразу, как Александр, чем биться здесь головой о стену, – тихо сказал мальчик. Неловко помялся еще, потом двинулся к выходу – с нарастающим ужасом девочка провожала его взглядом.

Оставшись одна, она несколько секунд стояла неподвижно, исступленно кусая ладонь. Затем вылетела вслед. И снова по громадной, продрогшей, безликой толпе прокатилась волна. И укатилась. Так они стояли: шесть тысяч в противогазах, комбинезонах, шлемах, балахонах, автоматах – и напротив двое детей с открытыми лицами и глазами.

Гигантский алый пузырь солнца всплывал все выше над грядой туманных курганов.

И мальчик сказал еще одно главное:

– Мне вас очень жалко.

Опять прошел вздох. Но девочка уловила скользкий серый отблик посреди человеческой каши. Не успев даже крикнуть, она прыгнула вперед, заслоняя мальчика, – и ее плечо, как раз на уровне его сердца, расплеснулось, словно на миг стало жидким. С изумлением всхлипнув, она косо упала на песок.