Кир Булычев - Второе пришествие Золушки

А вот последняя фраза. Сообщение в бюллетене:

"На воздушной станции № 3 гражданка № 4372221 бросилась под воздушник и поднята без признаков жизни. Причины не известны".

В мире Федорова счастливые, сытые граждане существуют под номерами.

Правда, пока еще в личном общении имена сохраняются.

Замятин сделает следующий шаг.

* * *

Писатель Евгений Замятин родился в 1884 году в городке Лебедянь Тамбовской губернии. Внешне был обыкновенен - по немногим сохранившимся портретам не догадаешься, что это один из крупнейших писателей двадцатого века. Он спокоен, улыбчив, элегантен. По возвращении из Великобритании в 1917 году за ним укрепилось прозвище "англичанин": он не возражал, даже подчеркивал свою энглизированность. В этом был некий элемент игры. Писатель Ремизов восклицал по этому поводу: "Замятин из Лебедяни, тамбовский, чего русее, и стихия его слов отборно русская. А прозвище "англичанин". Как будто он сам поверил - а это тоже очень русское... А разойдется - смотрите, лебедянский молодец с пробором! И читал он свои рассказы под простака".

По специальности Замятин был кораблестроителем. Как показала дальнейшая его судьба - выдающимся. Хотя времени, чтобы стать таковым, у него было в обрез. В студенческие годы он стал большевиком, его арестовывали, выгоняли из университета, несколько месяцев он просидел в тюрьме, дважды отправлялся в ссылку. Так что революция для Замятина не была модным увлечением - к ней он относился серьезно.

Печататься Замятин начал поздно, когда ему уже было под тридцать. И сразу же обратил на себя внимание. Первыми повестями и рассказами заявляет о себе как бытописатель российской провинции, но вскоре пишет повесть "На куличках" о провинциальном гарнизоне. В ней он настолько смел, настолько беспощаден к косной российской военной машине и людям, которые ее олицетворяют, что журнал с повестью конфискуется цензурой, а Замятин вновь попадает под суд - за оскорбление в печати российской армии.

Во время войны Замятин вернулся к своей профессии и был отправлен в Англию. Там он участвовал в проектировании и строительстве ледоколов, в частности, знаменитого впоследствии ледокола "Красин" (в те дни он назывался "Святогор"). Замятин был автором аванпроекта и одним из создателей ледокола "Ленин" (бывший "Александр Невский"). Почти два года он провел в Лондоне, днем упорно работая на верфи, ночью - над книгой "Островитяне". Книга была об англичанах, сам писатель назвал ее сатирической. Книгу высоко оценил Горький.

Октябрьская революция была и его революцией. Новая жизнь грянула, как говорил Замятин, "в веселую и жуткую зиму 17-18 года". И началась невероятная по объему и многообразию деятельность революционера и созидателя Замятина. Большей частью Замятин работал вместе с Горьким - он участвовал во всех крупных культурных начинаниях того времени - во "Всемирной литературе", Союзе деятелей слова, Союзе писателей, Доме искусств... При том успевал редактировать журнал, писать статьи, ставить пьесы, читать лекции. Кораблестроитель стал общественным деятелем всероссийского масштаба, соратником и другом Максима Горького... Время неслось беспощадно; потом уже, через много лет, вспоминая об этих днях, Замятин не скрывал определенной иронии к многочисленным и часто нереальным прожектам, да и к собственному в них участию.

В статье памяти А. Блока он писал: "Три года затем мы все вместе были заперты в стальном снаряде - во тьме, в темноте, со свистом неслись неизвестно куда..."

В те годы Замятин ищет в фантастике художественное воплощение действительности. И образ снаряда, несущегося вперед, возникает вновь в романе, который Замятин тогда задумал. Об этом он вспоминает в своей статье памяти Горького,

Дело было поздней осенью 1917 года. "Сидя в заставленном книжными шкафами кабинете Горького, я рассказал ему о возникшей у меня в те дни идее фантастического романа. Место действия - стратоплан, совершающий междупланетное путешествие. Недалеко от цели путешествия - катастрофа. Междупланетный корабль начинает стремительно падать. Но падать предстоит полтора года! Сначала мои герои, естественно, в панике, но как они будут вести себя потом?

- А хотите, я вам скажу, как? - Горький хитро пошевелил усами. - Через неделю они начнут очень спокойно бриться, сочинять книги и вообще действовать так, как будто им жить по крайней мере еще лет 20. И, ей-богу, так и надо. Надо поверить, что мы не разобьемся, иначе наше дело пропащее".

Роман, удивительно современный по фабуле и настроению, так и не был написан. Но приближение к роману, уже другому, совершалось.

В те дни Замятин пишет короткие рассказы, герои их стараются найти место в мире, который настолько фантастичен, что оставляет позади любое воображение. И даже если формально рассказы эти могут проходить по реалистической епархии, они пронизаны фантастическим восприятием действительности.

Замятин старается понять, какой должна быть революционная литература, и мысли об этом можно встретить в разных его статьях того времени.

Сначала о гражданской позиции писателя: "Служба государственному классу, построенная на том, что эта служба выгодна, революционера отнюдь не должна приводить в телячий восторг... Собачки, которые служат в расчете на кусочек жареного или из боязни хлыста, революции не нужны. Не нужны и дрессировщики таких собачек. Нужны писатели, которые ничего не боятся - так же, как ничего не боится революция; нужны писатели, которые не ищут сегодняшней выгоды - так же, как не ищет этого революция (недаром же она учит нас жертвовать всем, даже жизнью, ради счастья будущих поколений - в этом ее этика); нужны писатели, в которых революция родит настоящее органическое эхо".

"Цель искусства и литературы в том числе - не отражать жизнь, а организовывать ее, строить ее. <...> Настоящая литература может быть только там, где ее делают не исполнительные и благонадежные чиновники, а безумцы, скептики. А если писатель должен быть благоразумным, должен быть католически правоверным, должен быть сегодня - полезным, не может хлестать всех, как Свифт, не может улыбаться надо всем, как Анатоль Франс, - тогда нет литературы бронзовой, а есть только бумажная, газетная, которую читают сегодня и в которую завтра завертывают глиняное мыло".

Этим своим принципам Замятин следует в первые годы советской власти. И так как он не прибегает к стыдливым формулировкам - "некоторые", "кое-кто", - а всегда называет своих идейных противников, чиновников от литературы, поименно, да еще с достаточно обидными эпитетами, то и они копят злобу, надеясь отомстить.

Для чиновников новой генерации революция благополучно завершилась. Они срочно строят догму, незыблемую, покрытую твердой коростой непогрешимости. И писатели честные, независимые, далеко не всем угодны. Хотя тронуть Замятина пока трудно - он старый революционер, он на виду, он признанный вождь ленинградских писателей.