Игорь Васильков - Тайна двух сфинксов

На фронтоне здания он увидел барельеф сфинкса, а под ним светящиеся буквы, которые складывались в слова: «Всесоюзный научно-исследовательский институт анабиоза имени Андрея Ковалева».

Андрей уже не помнил, как он вошел в подъезд, как отдал шляпу, как хотел подняться по лестнице и как маленький человек, забежав вперед, нажал какую-то кнопку и лестница, оказавшаяся эскалатором, сама подняла их на третий этаж.

…Большой круглый зал весь залит ровным светом, увешан по стенам светящимися диаграммами и графиками, заставлен стендами и витринами. Сквозь стекла витрин видны колбы из темного стекла, похожие на крошечные термосы. Задержавшись на секунду, Андрей прочел на этикетке: «Препарат сухой крови. При разведении равен 250 куб. см свежей крови». Ниже была обозначена группа, а еще ниже, против слова «хранение», стоял красный штамп — «без срока».

Потом долго шли длинным, широким и очень светлым коридором. На ходу Андрей успел прочесть несколько табличек на дверях: «Отдел холодного анабиоза», «Лаборатория сухого анабиоза бактериальных удобрений», «Кабинет мумификации», «Лаборатория высоких и низких температур»…

Возле «Лаборатории длительного сухого анабиоза семян» маленький человек, не останавливаясь, обернулся и сказал:

— Сухой анабиоз получил повсеместное признание как лучший и самый дешевый способ хранения зерна. Подумайте только, сколько людей и энергии высвободилось в результате того, что зерно в состоянии сухого анабиоза может храниться бесконечно долго и не нуждается в постоянном просушивании и проветривании!

А когда проходили мимо «Кабинета пересадки тканей и органов», спутник Андрея остановился, взял его под руку и доверительно прошептал:

— А ведь у меня, Андрей Васильевич, сегодня тоже в своем роде юбилей. Сегодня я сделал сотую операцию пересадки сердца. Все эти сто сердец хранились в институте в состоянии сухого анабиоза и были высушены по вашему методу.

Коридор привел в огромную, ярко освещенную аудиторию. Источников света и здесь не было видно. Зато как много людей! Они аплодируют, и Андрей оглядывается, чтобы узнать, кого это приветствуют так бурно. Но сзади никого нет, и все смотрят на него — на Андрея. Значит, аплодируют ему.

Оглядевшись, Андрей замечает знакомые лица, и ему сразу становится легче. Вон за столом президиума президент Академии наук. А на трибуну — вон там, справа — поднялся вице-президент, знаменитый ученый-биолог. Он говорит:

— Товарищи, друзья! Сегодня научная общественность празднует десятилетие института анабиоза. Мы собрались на это торжество вместе с нашими зарубежными коллегами, которые прибыли к нам специальными реактивными аэропоездами почти из всех стран мира.

Кто-то берет Андрея под руку и ведет его за стол президиума. Теперь он еще лучше слышит вице-президента, который продолжает свою речь:

— Многие знают, что наше торжество совпало с одним прискорбным событием, которое, однако, может вылиться в новое торжество науки. Из сообщений печати известно о трагедии, происшедшей на внеземной космической станции. В результате временной неисправности автолокаторов не был своевременно замечен метеорит, пробивший огромную брешь в одном из отсеков. По соседству находились три астронавта. Они по счастливому стечению обстоятельств были в высотнокомпенсирующих костюмах, но, к сожалению, без тепловой изоляции. Поэтому, оказавшись в холоде межпланетного пространства, астронавты мгновенно замерзли. Космический корабль доставил пострадавших на Землю. Они сейчас здесь, в этом институте, и лежат в камерах, где поддерживается температура, близкая к абсолютному нулю. Мы должны будем осуществить пока еще беспрецедентный опыт оживления этих людей. И надо сказать, что никто из нас не сомневается в успехе. Порукой этому замечательная методика оживления, разработанная и экспериментально проверенная нашим соотечественником Андреем Васильевичем Ковалевым…

Все снова зааплодировали, а Андрей машинально встал и поклонился.

— Я думаю, — закончил вице-президент, — все согласны с тем, что гуманные принципы — основная движущая сила науки. И, верные этим принципам, мы предлагаем наше сегодняшнее торжество начать не с парадных речей, а с оживления пострадавших. Мы приглашаем наших зарубежных гостей присутствовать при этом опыте.

Опять затрещала дробь дружных аплодисментов, а потом вместе со всеми Андрей спустился по эскалатору куда-то вниз, должно быть в глубокие подвалы института.

Вот он входит в большую аудиторию, в центре которой возвышается огромный бокс из прозрачного материала, вроде плексигласа. Только подойдя ближе, он догадывается, что это не плексиглас, а какое-то прозрачное теплоизоляционное вещество.

В боксе три стола, похожие на операционные, и сложная аппаратура.

Резко прозвучал звонок, и одна из стен лаборатории автоматически раздвинулась, открыв вход в длинный подземный тоннель.

Андрей стоит как раз против входа в тоннель, откуда прямо на него выезжает самодвижущаяся электротележка, на которой установлен небольшой бокс из того же прозрачного материала.

Тележка проносится мимо Андрея, и он едва успевает разглядеть лежащего в боксе белокурого, смертельно бледного юношу с закрытыми глазами. Следом проносится вторая тележка, потом третья…

Но что это? Андрей видит, как из тоннеля появляется еще одна тележка с боксом. Откуда она? Ведь вице-президент ясно сказал, что астронавтов трое.

Андрей делает шаг вперед и, когда тележка поравнялась с ним, заглядывает сквозь прозрачные стенки бокса. И опять, как тогда перед фронтоном здания, он чувствует слабость во всем теле, по спине пробегает неприятный холодок, а руки бессильно опускаются.

Там, в боксе, — он ясно видит это, — лежит сухая мумия архитектора Мересу.

Андрей знает: надо пойти и как можно скорее предупредить, что произошла ошибка. Но ослабевшие ноги не слушаются.

— Это египетская мумия, ее нельзя оживить, — пытается громко крикнуть он. А язык точно прилип к гортани. Тогда Андрей хочет побежать вслед за тележкой, чтобы остановить ее. И чувствует, что не может: ноги будто налились свинцом. В ужасе он напрягает все силы, пытается сдвинуться с места и… просыпается.

От неудобного положения в кресле ноги затекли и онемели. Андрей с досадой постучал подошвами о пол, потер колени ладонями. Все предметы расплывались в сине-лиловых тенях глубоких сумерек. Он сидел в кресле, ждал, когда восстановится кровообращение в ногах, и старался собраться с мыслями, отогнать от себя картины только что виденного сна.

Но почему все вокруг приобретает голубой оттенок? Андрей оглянулся. Прямо против открытого окна сияла в небе круглая, полная луна. Но голубой свет шел не от нее. Луна была желта, как начищенное до блеска медное блюдо. Необычайный свет рождался где-то здесь, в лаборатории. Напряженно всматриваясь в темноту, он увидел: там, над ванной, где лежала мумия, струилось какое-то голубое сияние. Вот загорелся голубой огонек и тотчас погас, потом зажегся рядом. И уже десяток огней колеблются и пляшут, словно в хороводе. В их свете отчетливо видны темные контуры мумии.