Георгий Бальдыш - Я убил смерть

Когда я вошел в лабораторию, Констанца сказала:

— Как это ни прискорбно, я уезжаю в командировку. Недели на две или даже на месяц.

— А что за командировка?

— Да так… Можно мне не говорить вам об этом?

— Разумеется, — сказал я.

Я смотрел на нее и думал: с какой же все-таки целью она выгораживала меня перед Филиным и кто на меня ему наговорил? Как будто уловив мой беззвучный вопрос, вздохнув, она сказала:

— Только напрасно вы на Филина взъелись, — он к вам очень хорошо относится, и вы в этом еще сможете убедиться.

Она посмотрела на меня потеплевшими, совсем искренними глазами.

Я пожал плечами и ушел в термостатную: и чего она крутит?

Констанца погремела стеклышками. Сказала:

— Я пошла оформляться и уже не вернусь. До свиданья.

Она отсутствовала — около месяца. Приехала подрумяненная морозцем, бросила мне на стол какие-то графики, схемы, расчеты.

— Вот зависимость нагула от примеси в корме различных пропорций порошка мочевины для разных пород поросят в колхозе «Светлый луч».

Она сделала то, что должен был сделать я и чего мне не хватало как раз для первой главы диссертации. Зачем — чтобы выслужиться перед дирекцией? Или чтобы мне доказать, что я занимаюсь не тем, чем надо?

Пока я разгадывал эти загадки, она преподнесла мне еще один сюрприз. Уже перед концом рабочего дня она сказала:

— Разве вам не известно, что Семен Семенович серьезно болен? Почему никому нет дела? Ведь у него даже нет семьи. Есть дочь, но она к нему не ходит.

— Но вы-то ходите…

— Не валяйте дурака… Какие бы ни были разногласия… Человек смертельно болен. — Она отвернулась презрительно и нервно. — Как вы можете?..

Мне все это казалось рисовкой и мелодрамой, рассчитанной на дурачков, и я сказал уязвленно:

— Я железный человек.

— Вы дурак. — И глаза ее стали круглыми, как у кошки, когда она сердится, она как-то даже зашипела и попятилась.

Я догнал ее в коридоре, неловко схватил за плечо. Она ускользнула, из-под руки.

Я сегодня только снял потенциал с печени уже поправившейся свинки и вычертил конфигурацию биополя. Оно почти совпало с биополем ее здоровой близняшки… — До того как пойти к Семену Семеновичу, мне хотелось проверить себя. Довести дело до конца. После работы я собирался к Коту — в вычислительный центр. Но вместо всего этого я, как ненормальный, нацепил на себя пальто, нахлобучил папаху, выскочил в снегопад и заметался по улицам в поисках Констанцы.

— Что вы суетитесь? — услышал я позади себя насмешливый и довольно деликатный голос. — Идемте. Только надо что-нибудь купить.

Я был как мышь, нацепленная на коготок.

— Вот виноград! — воскликнула она и увлекла меня в гастроном. И действительно, несмотря на конец ноября, в подсвеченных корзинах переливались, искрились черно-бордовые ЯГОДИНЫ.

Увесистые гроздья хорошо гляделись из кулька, который она опустила в свою сумку.

— Но мне тоже не мешало бы купить, — заметил я с чувством покинувшей меня уверенности.

— Это будет от нас двоих. Больше ему ничего не разрешено. Ничего кондитерского и жирного, хотя это он больше всего и обожает. Не диетический же творог ему покупать. Обойдется.

— Ну… как хотите… — Я просто болтался у нее на коготке.

«Ну, черт с ней, — думал я, — пусть себе тешится. Я ведь все равно собирался к Семену Семеновичу, — не буду же я ей объяснять, что я тоже собирался. Она и не поверит».

Сначала она поднялась к нему, потому что пускали по одному и давали один халат на двоих.

Через полчаса она вернулась и накинула на меня халат.

— Ему совсем плохо, — сказала она.

Я поднялся к нему по широкой светлой лестнице, весь сплюснутый атмосферой смерти, которая царила в этом просторном красивом здании, напоминающем огромный саркофаг. Сюда входили, но выходили редко, и каждый вошедший сюда знал это.

Семен Семенович ждал меня в гостиной на пятом этаже, сидя в плетеном кресле. Он был совсем плох. Скелет, обернутый кожей. Весь — черный. Вся его поза говорила: отстаньте от меня, что вам еще нужно? Он был отрешен от внешнего мира и весь ушел в свою боль. Рядом на столике лежал в кульке виноград.

— Да… не красит… — выдавил он сквозь пергамент своих губ… — Прямо скажу, голуба моя, — не ждал! — Он даже попытался улыбнуться. — Кого-кого, а вас не ждал, Удивили, удивили…

— Меня привели к вам совершенно особые обстоятельства.

— Именно так и подумал.

— Я могу вылечить вас… По крайней мере… попытаться. Вы помните мои эксперименты по индуктированию биополя?..

— Нет-нет, голуба. Вы меня не втягивайте… Случаи, конечно, подходящий… Но неужели вы думаете, что вам удастся сделать меня соучастником вашего антинаучного шарлатанства? Дудки. Нет уж, нет, Вадим Алексеевич… я вам признателен за визит… И за виноград спасибо… Но найдите кого-нибудь попроще…

— Простите, Семен Семенович, я хотел… я искренне желаю вам выздороветь, — сказал я, прощаясь и чувствуя, что он уже едва терпит меня. Это ужасно, что я сказал ему именно это, но что я еще мог сказать?

Дома меня ждало странное письмо:

«Тов. Алексеев, прошу вас прибыть на станцию Пещеры 29 ноября с. г. на электричке, которая отправляется из города в 18.00. Буду ждать в павильоне вокзала. Дружески жму руку. Ваш И. Ф. Ф.».

Это было похоже на детектив, а может быть, на провокацию. Потому что никакого И. Ф. Ф. у меня не было.

Я, конечно, поехал.

Господи, это был Иван Федорович Филин.

— Да, не удивляйтесь, — встретил он меня своей трагически-грустной улыбкой. — Директор — инкогнито! Пройдемтесь. Мне на ходу легче — привык на лекциях.

Он подхватил меня под локоть. Мы пошли по какому-то асфальтированному шоссе, которое уводило в лес.

— Заготовлен приказ о вашем увольнении… формально в связи с истечением срока, отведенного для вашей диссертации… Следует отдать должное, — вы предвидели эту вероятность и всеми доступными средствами шли к этому событию. Я не стану ни извиняться перед вами, ни признаваться в любви… — Он посмотрел на меня умно и нежно, и я заметил, что его черные, какие-то библейские глаза сквозят голубизной по окоему радужки. — Я слышал о противораковом эффекте… — Он астматически дышал.

— От кого? — поинтересовался я…

— Это как раз неважно.

Я молчал, приноравливаясь к его шагу и пытаясь понять, к чему он клонит. Тихие снежинки падали прямо с голубого неба. Мы вошли в березовый лес, чуть подрумяненный закатным солнцем. Меж стволов замелькало кирпичное одноэтажное здание.

— Сей пакгауз был выстроен еще при Николае Втором. Здесь начали было сооружать железную дорогу, видите: насыпь, быки… Потом по каким-то соображениям бросили… Одно время здесь была опытная станция нашего института, вроде подсобного хозяйства… Оно и теперь принадлежит нам… Есть решение перевести сюда институтв эти места. Угодья здесь прекрасные: пойма реки. Одно из отделений разбросанного на этих землях совхоза дает совершенно гигантские надои молока на коровью душу. На местном молокозаводе готовят из сливок этого самого молока превосходное масло, затмившее собою вологодское… Короче, сам бог велит нам перебраться сюда и развертывать научно-исследовательскую работу на реальной базе, сообразуясь с ее результатами, а не играя в прятки.