Вячеслав Рыбаков - Доверие

По неграмотности?

По тщеславию?

Все зря... Не нужно было лихорадочное строительство гиперсветовых монстров, горячечное возведение громадных заводов, унизительные генетические освидетельствования, ложь... А все муки последних дней какая насмешка!

Выйти и сказать: мы уж приготовились бросить гореть четыре пятых человечества, четверых из каждых пяти, - но недоразумение разъяснилось?

Но не будем расслабляться, засучим-ка, друзья-товарищи, рукава еще повыше и начнем снова спасаться уже не от огня - от воды?

Да кто нас станет слушать? Кто после такого поверит вообще хоть одному слову? И все в момент, когда десятки видов уже вымерли там, в Антарктиде, где даже воздух отравлен? Это общество, пусть не слишком четко, но все же функционирующее сейчас, превратится в обезумевшую толпу, рвущуюся к кораблям!

Что же делать?

Ринальдо лихорадочно перебирал варианты... Вернее, ему казалось, что он перебирает варианты, а на самом деле голова его была звеняще пустой. Вариантов не было и не могло быть; была лишь страшная альтернатива, которой все боятся от сотворения мира: или - или. Он сидел и пытался придумать что-то третье, какой-то боковой выход, обходную лазейку, отлично понимая, что компромисса быть не может, и даже понимая краешком сознания, что выбор, собственно, предопределен.

Невозможно допустить, чтобы такие усилия оказались напрасны.

И еще несколько долгих секунд Ринальдо не мог продавить воздух через гортань. Первое же произнесенное вслух слово сделало бы выбор окончательным, и выбор этот был столь страшен, столь непоправим и необратим, - хотя другой был еще страшнее, - что мышцы отказывались повиноваться сознанию.

- Вы просто спасаете мир! - с ненатуральной восторженностью воскликнул Ринальдо, и от пронзительного, невыносимого ощущения собственной подлой фальши его буквально перекосило. Этот искренний мальчик, которого он сам сюда привел и сам поставил зачем-то судьей над собою, жестоким судьей, из горячо горящей капли благородного металла вдруг сделался окном враждебного мира в ту каморку, где омерзительный голый Ринальдо творил непотребство; и за окном этим - господи, за окном глаза, глаза, глаза! Если бы какой-то шторой задернуть его! Если бы можно было выключить Мэлора, как выключают телекамеру, когда заканчивается предназначенная для трансляции программа!

Но человек, пока он жив, есть нескончаемый процесс наблюдения и анализа; задернуть штору можно лишь залепив яркую и цветную картину мира в его сознании белесой, студневидной мутью искажений. Обманутый уже не может простить и помочь, это так. Но он и не простить не может.

- Враз, конечно, всю систему не переориентируешь, - продолжал Ринальдо, с болезненным любопытством глядя, как надежда сникает во взгляде Мэлора. - Мы, безусловно, проверим ваши выкладки не раз и не два, я сегодня же свяжусь с экспертами, с астрофизиками на Трансмеркурии. Вы... Сейчас еще просто невозможно по-настоящему оценить совершенный вами научный подвиг, Мэлор Юрьевич!

"Что с вами?" - едва не сорвалось с языка Мэлора, но ни единого слова было не вставить в хвалебный и все-все разъясняющий поток словесной пены. Мэлор слышал то, что надеялся услышать, идя сюда, - но это было страшно. Умное, измученное лицо Ринальдо, которое преследовало Мэлора понимающим и требующим взглядом и во сне, и за терминалом, вдруг превратилось в тошнотворную маску не то фигляра, не то дебила. Хотелось крикнуть: "Он заболел!", но было не прервать. Мэлор уже плохо слышал, что говорит Ринальдо, - тот нескончаемо говорил о Терре, о том, что работы и по связи, и по экранировке звездного ядра следует доводить именно там, и Мэлору хотелось как можно скорее сказать: "Да, да, я согласен" - и уйти отсюда. Но Ринальдо вил и плел аргументы. Преображение сидевшего напротив человека было невыносимым; казалось, он разлагается заживо. Мэлор не мог уразуметь, что происходит, но, хотя убедительная речь Ринальдо вилась легко и свободно - куда свободнее, чем в прошлый раз, и каждый довод был безупречен, каждый пример красноречив, все это было ненастоящим, и именно поэтому Мэлор был готов ответить "да" на что угодно, лишь бы прекратить обоюдную пытку. Хрупкая ваза вновь ощутилась в его ладонях и грозила вдребезги разбиться от малейшего движения против.

- Ринальдо, - все-таки вымолвил он едва слышно, когда человек, сидевший напротив, сделал паузу, чтобы выпить несколько глотков грейпфрутового сока из стоявшей перед ним пузатой уютной чашки, - что с вами?

Ринальдо, хотел он сказать, то, с чем вам пришлось столкнуться, ужасно, и мне страшно за вас так же, как за себя, и жаль вас, как себя, и я преклоняюсь перед вами за ваше мужество, хотя я и не сразу понял вас; но если вы теперь не понимаете меня, это на руку только тем, о ком вы говорили с такой ненавистью: тем, кто до сих пор стреляет из пулеметов на глайдерных трассах, тем, кто до сих пор травит людей наркотиками, тем, кто стал бы драться за корабли, а не строить их... Но не успел. Ничто не сдвинулось и не приоткрылось в маске то ли фигляра, то ли дебила; измученный добрый волшебник, потерявший свою волшебную палочку, по которому Мэлор так скучал всю эту неделю и которого так мечтал обрадовать, вернув ему его пропажу, не возвращался. Кукла напротив, спеша, вновь открыла рот.

- Поймите меня правильно, Мэлор Юрьевич. Подвергать риску Солнце, когда эвакуация практически еще даже не началась, мы не вправе. Это безответственно. Трудно рассчитывать, что попытка вторжения в процессы, идущие в ядре, с первого раза пройдет должным образом. Сейчас у нас есть хоть эти шесть лет, а если вы что-то напутаете, может даже их не оказаться в запасе. Поэтому наиболее разумным мне представляется, повторяю, проведение всей подготовительной работы на искусственном спутнике Терры. Там же вы сможете набрать экспериментальный материал, чтобы, вернувшись, действовать уже безошибочно и наверняка. Когда у нас на руках будут, что называется, все козыри - тогда я смогу выступить перед Советом с тем, чтобы мгновенно повернуть всю политику. В этих условиях мне будет легче выступить и перед Землей - ведь у нас с вами, дорогой Мэлор Юрьевич, будет что сказать людям конкретно. Не прекраснодушные абстракции, а наработанный дельный материал. Мы не только напугаем, но сразу и укажем выход из кризиса. Согласитесь, это наиболее гуманно и порядочно. А до той поры о наших с вами консультациях лучше никому не знать. Я отправлю вас на Терру ближайшим рейсом со всей аппаратурой и всеми материалами, которые вы мне укажете. И в сопровождении своего секретаря, которому я доверяю абсолютно - и вам советую. Первоочередной задачей вашей тем не менее остается связь. Ну, как вы сами сказали, это дело недель. От дирекции вашего института мы пока все это скроем. Сообщим, если вы не против, что вы просто в длительной и срочной командировке. Вы не против? Я очень рассчитываю на вашу порядочность и ваше чувство ответственности. Вас просто, что называется, господь нам послал в последнюю минуту...