Игорь Росоховатский - Прыгнуть выше себя

— Мальчик уже у родителей.

— «Боцман» его отвез?

— Его отвез другой человек, сотрудник милиции. А «боцмана» и Штыря сейчас везут в изолятор.

— Не слышал о таком городе.

— Это не город, а помещение с решетками на окнах. Там изолируют преступников от других людей. Знаешь, что такое преступники?

— Да, Арсений Семенович рассказывал. И в книгах я читал. Это люди, отвергающие правила поведения в обществе, переступившие закон.

— Почему же раньше ты помешал сотрудникам милиции задержать «боцмана»?

— «Боцман» не был тогда преступником. Он хотел помочь мальчику Пете поехать в Австралию… И к тому же я убедился, что иногда одни законы противоречат другим: законы устройства общества противоречат законам морали, законы морали противоречат законам эволюции, законы эволюции противоречат интересам человечества. По сути, в каждом законе скрыто противоречие, и, чтобы правильно ориентироваться в вашем обществе, мне приходится придумывать степени для законов и выполнять законы в зависимости от степени. Например, в том случае, о котором говорите вы, закон свободы личности я поставил бы по степени выше закона повиновения органам милиции…

Варид в упор смотрит на следователя своими сложными глазами, в которых есть различные участки видения — в рентгеновских, инфракрасных, гамма-лучах, и у Трофимова пробегает неприятный холодок по коже, когда он представляет возможности этого существа. «Как важно для нас правильно запрограммировать его! — думает он. — Пожалуй, так же важно, как воспитывать кровных детей. Но воспринятая им картина мира уже искажена. Вон какие «степени законов» придумал! Интересно, на какую же величину она искажена, если этот Идеальный Вариант провоцирует преступников на дела, которые раньше им и в голову не приходили?»

Трофимов не может ответить на свой вопрос и произносит как можно строже и убедительнее:

— Слушай внимательно, Варид. Слушай и запоминай. Скоро сюда приедет Арсений Семенович и дополнит мои слова. Ты недостаточно подготовлен для жизни в обществе и совершил немало ошибок. Тебя использовали разные преступники — и Штырь, и Машук Георгий Иннокентьевич… Получилось так, что ты, названный «Идеальным Вариантом», внушил им иллюзию безнаказанности, под толкнул на преступления, которые раньше были им не по плечу. Штырь, например, никогда прежде не отваживался «брать» сберкассу…

— Почему я?

— Ты предоставил им невиданные средства и возможности. И как главное средство они использовали тебя.

— Очень нехорошее понятие — использовать. Отвратительное слово, — заметил Варид. — Используют вещи. А людей, как вещи, использовал Анатолий Петрович Сукачев. Он умер.

— Ты знаешь — почему?

Варид кивнул, подступил ближе и в свою очередь спросил:

— Вы все еще подозреваете жену Арсения Семеновича? Но я же говорил вам, что она ни в чем не виновата.

— Тогда назови убийцу, — повторяет свой старый вопрос Павел Ефимович.

Он видит, как мучительно дергаются губы Варида, вспоминает, как когда-то что-то искрило в его плече, когда он переживал за Арсения Семеновича. Возможно, одно соответствует другому, просто теперь внешность этого двойника изменилась, а вместе с тем изменилось внешнее проявление движений тех же импульсов. Изменились ли его переживания, углубились ли страдания и насколько? Приблизились ли к человеческим? Определить трудно. А вот идеи, заложенные создателем, должны были остаться неизменными, и это сейчас выяснится. Все зависит от ответа Варида. В данной ситуации он должен сказать все без утайки.

— Он сам убил себя, — медленно и раздельно говорит Варид. — В этом виноват я.

— Почему же ты раньше не сообщил об этом?

— Зачем? Я хорошо знаю Арсения Семеновича. Он будет сильно переживать, что из-за меня погиб человек, даже такой человек… Он ведь не посылал меня к Сукачеву, не говорил мне ничего подобного. Он только очень его не любил, не хотел видеть в нашем городе и вообще нигде поблизости. Однажды я услышал, как он по телефону послал его «к чертовой бабушке». Многие чувства Арсения Семеновича передавались и мне, но мой двойник — человек нерешительный и слишком вежливый. Однажды я пошел к Сукачеву, высказал ему все, что хотел бы сказать Арсений Семенович, и предложил уехать далеко, как можно дальше…

Я произнес фразу из лексикона двойника, усилив ее. Сукачев пытался меня прогнать. Сначала — словами, потом применял физические усилия…

Павел Ефимович представил себе, что происходило на квартире Сукачева, его безуспешные попытки спровадить непрошеного посетителя, ужас и ярость, когда он убедился, что ни уговорить, ни вытолкать его невозможно. А ведь он уже давно выработал умение уговаривать и утешать, успокаивать и усовещивать разгневанных. Ему были благодарны даже те, кого он обкрадывал, ибо он умел выдать вполне заслуженные ими премии, звания и степени за благодеяния, исходящие от него лично. Именно поэтому он числил себя непотопляемым. Он прикрылся броней чинов и заслуг, завел надежных друзей, заручился высоким покровительством на министерском уровне, считал, что достаточно обласкал полезных людей и в должной мере отомстил врагам, чтобы первые были ему преданы, а вторые — боялись. Он сумел отомстить даже главному своему врагу — Арсению Бурундуку — и несколько утолить сжигавшую его зависть и чувство неполноценности. И когда он, как ему казалось, предусмотрел все и уже мог спокойно почивать на лаврах, вдруг является двойник Арсения Семеновича, носитель тех же простых истин, что и ненавистный Бурундук. Его нельзя обмануть, запугать, лишить благ, наплевать в душу, опутать сетями слово-сплетений, высказываний фальшивых авторитетов. Он твердит свое: красть и присваивать чужое плохо, угнетать плохо, пользоваться незаслуженными благами плохо, обманывать плохо, плохим людям обязательно будет плохо… Эти истины называют прописными. Они доступны пониманию детей и к ним же, как к наивысшему откровению, в конце своей жизни приходят мудрецы. Почему? Почему они живут во все эпохи и побеждают несмотря ни на что?

Другие истины претерпевали изменения, умирали, в новых условиях превращались в свои противоположности. Кто-то заметил, что в человеческом обществе истина начинается, как кощунство, ненадолго торжествует и умирает, как догма. А эти в неизменных формулировках пришли из прошлого, неизменными пребывают сегодня и, судя по всему, такими же отправятся в будущее. Являются ли они стрелками компаса, указывающими единственный путь из тьмы к свету, к спасению? И наверное, самой нестерпимой была для Сукачева уверенность, что Варида прислал Арсений Семенович.