Ричард Уормсер - Пан Сатирус

На этот раз ни один из государственных деятелей не шелохнулся. Выражения их лиц были настолько одинаковы, что казалось, пропасть, вырытая Александром Гамильтоном и Томасом Джефферсоном, наконец засыпана.

Люди не прерывают аудиенции у сильных мира сего… не получив разрешения удалиться.

Шимпанзе обходятся без разрешения.

Глава седьмая

Он испытал вакцину на 10.000 мелких обезьян, 1600 шимпанзе и 243 людях. Большинство добровольцев были заключенными федеральных каторжных тюрем.

Снова друзья катили на север. Но на этот раз у процессии был иной вид. В автомобилях вместе с ними сидели агенты. Не приходилось сомневаться, что и шофер был сотрудником службы безопасности — пистолет оттопыривал легкую ткань его летнего шерстяного костюма. Счастливчик Бронстейн ехал в передней машине, Горилла Бейтс — в задней; из друзей Пана Сатируса с ним остался только доктор Бедоян.

Как и прежде, впереди шла машина, позади еще одна, но теперь в первой машине завывала сирена, и небольшая колонна двигалась, не останавливаясь нигде.

— Я под арестом? — спросил Пан Сатирус.

Человек, сидевший рядом с водителем, сказал:

— Тебе разговаривать не положено.

— Но я вынужден. Я регрессировал… или деэволюционировал… и поэтому испытываю потребность говорить. Как человек.

Агент полез в карман пиджака.

— Это пистолет тридцать восьмого калибра. Другой пистолет заряжен капсулой с сильнодействующим наркотиком. Я получил приказ стрелять в тебя наркотиком, а если это не поможет, всадить в тебя настоящую пулю. Не разговаривай.

— Одну минуту, — сказал доктор Бедоян. — Это ной пациент.

— Он болен?

— Нет.

— Тогда он не ваш пациент. И не разговаривайте.

Пан Сатирус нежно взял доктора за руку своей большой рукой. Он не выпускал ее; казалось, он был испуган, но как можно испугать большого шимпанзе, совершившего полет со скоростью, превышающей скорость света?

Машины мчались, сирена монотонно завывала.

Наконец вереница машин свернула с автострады на мощеное шоссе и помчалась в сторону, противоположную флоридскому побережью, мимо песчаных дюн, маленьких тенистых прудов, болот, стад, бедняцких ферм и хорошо унавоженных плантаций, принадлежащих капиталистам, занятым промышленным выращиванием помидоров.

Пан Сатирус посмотрел на красные и зеленые шары, висевшие на кустах, и сказал:

— Мне хочется есть.

Агент сердито поглядел на него.

— Его надо кормить несколько раз в день, — сказал доктор Бедоян.

— Совершенно верно, — подтвердил Пан. — Потому что я вегетарианец. Даже в бобовых нет такой концентрации энергии, как в животных белках.

У агента был несчастный вид.

— Сказано вам — не разговаривать! — рявкнул он.

— Пан, у тебя был крайне разнообразный круг чтения, — заметил доктор Бедоян.

— За мной ходили люди самых разнообразных профессия. Ночные сторожа в обезьяньем питомнике и биологических лабораториях нередко готовят себя к другим специальностям. Более перспективным, как сказали бы люди. А когда я бывал болен, за мной ухаживали студенты-медики.

— Пожалуйста, перестаньте разговаривать, — сказал агент.

— Не перестану, пока меня не накормят, — отозвался Пан Сатирус. — За разговорами забываешь о голоде.

— Мы будем там… куда едем… через полчаса.

— Значит, я буду разговаривать полчаса.

— Так, — сказал агент. — А мне как быть?

— Выстрелите в меня капсулой, — ответил Пан Сатирус. Чудно! Вчера я был в капсуле, сегодня капсула может оказаться во мне. Доктор Бедоян, вашему языку не хватает четкости.

— Я врач, а не лингвист. И зови меня Арамом. Это очень утешает меня, когда свет не мил, а впереди сплошной мрак. Не мог бы ты выбрать для подрывной агитации другое время?

— Вы имели дело с шимпанзе и до меня, — сказал Пан Сатирус. — В определенном возрасте с ними трудно, даже невозможно ладить. Они становятся крайне несговорчивыми. Наверно, у меня наступает этот возраст.

— Ну, перестань, — сказал доктор Бедоян.

— Один во враждебном окружении. Как вы думаете, мог бы я поступить в ФБР?

Те, что на переднем сиденье, оба хмыкнули.

— Тебе придется обзавестись дипломом юриста, — бросил через плечо шофер.

— Так вам пришлось окончить юридический факультет, чтобы стать шофером у обезьяны? — спросил Пан Сатирус.

— Иногда я занимаюсь не только этим, — ответил шофер.

— Нам не положено разговаривать, и мы не должны позволять разговаривать им, — заметил его товарищ.

— Я всегда могу найти работу на бензозаправочной станции, — продолжал шофер.

Доктор Бедоян вздохнул.

— В тебе что-то есть, Пан. Я не встречал никого, кто бы так легко сближался с людьми.

— Все любят шимпанзе, — сказал Пан Сатирус. — Однако шимпанзе любят не всех. Беда людей в том, что каждому непременно нужно заставить других полюбить его. Поэтому, когда появляется шимпанзе, люди чувствуют себя проще, свободнее.

Старший агент, сидевший рядом с водителем, заговорил:

— Черт возьми, а ведь ты прав. Когда я арестовываю кого-нибудь, то в девяти случаях из десяти его нельзя осудить, если он «не расколется». Но он хочет мне понравиться. И ему приходится сказать, почему он пошел на дело, чтобы я простил его. Чтобы я начал ему симпатизировать. Но он не может сказать, почему пошел на дело, и не сознаться при этом, вот тут я и беру его за горло. Что происходит с людьми?

— Не полностью эволюционировали, — сказал Пан Сатирус. Есть теория, которую называют телеологией; она утверждает, что у эволюции имеется цель, и когда формируется идеальное существо, эволюция кончается. Шимпанзе? Я не слишком разбираюсь в телеологии, так как сторожу, у которого была книга, она наскучила уже через несколько минут и на следующее ночное дежурство он ее больше не принес.

— Шимпанзе не могут быть совершенно независимыми, — сказал доктор Бедоян. — Они живут стадом, им нужна любовь, чтобы быть счастливыми.

— Мы говорим о людях, а не о шимпанзе, — с достоинством парировал Пан Сатирус.

Водитель снова засмеялся, сел попрямее и свернул с мощеного шоссе на грунтовую проселочную дорогу, которая вилась между холмиками и рощицами жалких карликовых пальм.

— Доктор Бедоян, вам следовало бы научить меня есть мясо, — сказал Пан.

Доктор Бедоян промолчал.

Машина подпрыгивала на ухабах. Время от времени на дороге попадались какие-то оборванцы в синих джинсах и соломенных шляпах. У них был бы более правдоподобный буколический вид, если бы все эти соломенные шляпы не были одного фасона и одинаковой степени изношенности. Можно было подумать, что торговец соломенными шляпами проехал здесь однажды, года четыре назад, и больше не появлялся.