Чайна Мьевилль - Вокзал потерянных снов

Айзек кивнул. В глазах Геда блеснула почти непристойная жадность.

— Господи, как бы мне хотелось до нее добраться. Но не судьба. — Он помрачнел. — Пустыня — не самое подходящее место для водяного. Суховато…

— Ладно, вижу, что ты не слишком-то много о них знаешь, так что, пожалуй, я остановлю твой рассказ, — сказал Айзек.

К удивлению Айзека, лицо Геда вытянулось.

— Шучу, Гед! Это ирония! Сарказм! Ты непревзойденный знаток гаруд. Во всяком случае, в сравнении со мной. Я порылся в Шакрестиалчите, но ты сейчас за минуту рассказал больше, чем я раскопал. Тебе что-нибудь известно о… гм… об их уголовном кодексе?

Гед уставился на него, прищурив огромные глаза:

— Что ты задумал, Айзек? Они такие эгалитаристы… Ну, в общем… в основе их общественного устройства — предоставление индивиду максимального выбора, поэтому-то они и коммунисты. Каждому дается возможность беспрепятственно выбирать. И, насколько я помню, единственным преступлением у них считается лишение другого гаруды возможности выбора. Оно может усугубляться или смягчаться в зависимости от того, совершено ли это преступление при наличии или же отсутствии уважения, с которым они носятся, как с писаной торбой…

— Как можно украсть у кого-то возможность выбора?

— Понятия не имею. Полагаю, если ты стибришь у кого-нибудь копье, то у пострадавшего не будет шанса им воспользоваться… А как насчет того, чтобы умолчать о том, где растут вкусные корешки? Ты ведь лишаешь других выбора: пойти за ними или не ходить…

— Возможно, некоторые похищения выбора аналогичны тому, что считаем преступлением мы, а другие не имеют с этим ничего общего, — предположил Айзек.

— Думаю, да.

— А что значит «абстрактный индивид» и «конкретный индивид»?

Гед с удивлением воззрился на Айзека:

— Разрази меня гром, Айзек… ты что, подружился с гарудой?

Айзек ухмыльнулся и кивнул.

— Черт! — закричал Гед. Народ за соседними столиками начал оборачиваться, бросая на него удивленные взгляды. — К тому же с гарудой из Цимека!.. Айзек, ты непременно должен привести его… его? Ее? Чтобы он рассказал мне о Цимеке!

— Не знаю, Гед. Он вообще-то… неразговорчив.

— Пожалуйста, ну пожа-а-алуйста!

— Ну ладно, ладно, я попробую. Но не слишком-то надейся. А теперь скажи все-таки, в чем эта гребаная разница между абстрактным и конкретным индивидами?

— О, это восхитительно. Полагаю, он не разрешил рассказывать о заказе? Нет, конечно же, нет. Ну что ж, говоря простыми словами, и насколько я это понимаю, они являются эгалитаристами, поскольку в высшей степени уважают индивида. Но нельзя уважать чужую индивидуальность, если сосредоточиваешься только на своей собственной, так сказать, абстрактно, изолированно. Суть в том, что ты являешься индивидом лишь постольку, поскольку существуешь в социальной матрице других, которые уважают твою индивидуальность и твое право на выбор. Это конкретная индивидуальность: индивидуум, который признает, что обязан своим существованием в некотором смысле совокупному уважению всех остальных индивидуумов, а следовательно, в его интересах относиться к ним с таким же уважением… Так что абстрактный индивид — это гаруда, который на какое-то время забыл, что он или она является частью чего-то большего и что он обязан уважать всех остальных выбирающих индивидов.

Наступила долгая пауза.

— Тебе стало понятнее, Айзек? — осторожно спросил Гед и залился тихим смехом.

Айзек не мог точно сказать, стало ли ему понятнее.

— Гед, если я скажу тебе «похищение выбора второй степени с неуважением», ты сможешь объяснить, что натворил этот гаруда?

— Нет… — Гед задумался. — Нет, не смогу. Но звучит хреново… Думаю, в библиотеке есть несколько книг, в которых можно найти объяснение, хотя…

В этот момент Айзек заметил приближающегося Лемюэля Пиджина.

— Послушай, Гед, — поспешно оборвал Айзек, — прости и все такое, но мне очень надо перемолвиться словечком с Лемюэлем. Мы можем поговорить с тобой позже?

Гед с беззлобной улыбкой отмахнулся от Айзека.

— Лемюэль… надо пошептаться. Выгодное дельце.

— Айзек! Всегда приятно иметь дело с человеком науки. Как там жизнь в мире разума?

Лемюэль откинулся в своем кресле. Одет он был фатовато. Пиджак на нем был малиновый, а жилет желтый. На голове — небольшой цилиндр. Из-под него выбивалась копна желтоватых кудряшек, связанных в конский хвост, который им явно претил.

— Жизнь в мире разума, Лемюэль, в некотором смысле зашла в тупик. И тут-то, друг мой, как раз и понадобилась твоя помощь.

— Моя? — криво улыбнулся Пиджин.

— Да, Лемюэль, — с важным видом сказал Айзек. — Ты тоже можешь двигать науку.

Айзеку нравилось подтрунивать над Лемюэлем, хотя ему было несколько неудобно перед человеком моложе его. Лемюэль был фартовым парнем, доносчиком, скупщиком краденого. Приобретя славу самого способного посредника, он таким образом создал себе небольшую, но прибыльную нишу. Послания, информация, предложения, поручения, беженцы, товары — чем два человека желали бы обменяться, не встречаясь друг с другом, Лемюэль мог передать. Для таких, как Айзек, которые хотели зачерпнуть со дна Нью-Кробюзона, не замочив ног и не испачкав рук, Лемюэль был лучшим помощником. Равно как и обитатели этого дна могли использовать Лемюэля, чтобы проникать в более-менее легальные области, не тычась вслепую и не обивая порогов милиции. Нельзя сказать, что работа Лемюэля целиком охватывала оба этих мира: некоторые дела были совершенно легальны, другие — абсолютно вне закона. Он специализировался лишь на пересечении этой границы.

Жизнь Лемюэля была полна опасностей. Он мог быть беспринципным и грубым, — если надо, жестоким. Когда дело вдруг становилось рискованным, он мог перешагнуть через любого, кто оказался рядом с ним. Все это знали. Лемюэль этого и не скрывал. У него была своеобразная честность. Он никогда не утверждал, что ему можно доверять.

— Лемюэль, ты прямо-таки энтузиаст науки, — сказал Айзек. — Я провожу небольшое исследование. И мне необходимо получить несколько образцов. Образцов того, что летает. Понимаешь, человек моего положения не может охотиться по всему Нью-Кробюзону за паршивыми пичугами, человеку моего положения полагается высказать свое пожелание и получить крылатых на золотом блюде.

— Айзек, старина, подай объявление в газету. Я-то на что тебе сдался?

— Мне нужно много образцов, и я не желаю знать, откуда ты их возьмешь. Под словом «много» я подразумеваю «очень много». Я хочу получить как можно больше разных летающих тварей, а некоторых из них очень нелегко достать. Например, асписа… я мог бы втридорога заплатить капитану пиратского судна за какой-нибудь полудохлый запаршивевший экземпляр… или же заплатить тебе, чтобы ты договорился с одним из своих уважаемых компаньонов, и тот бы выпустил нескольких замученных маленьких асписов из какой-нибудь гребаной позолоченной клетки в Восточном Гидде или в Ободе. Усекаешь?