Петроний Аматуни - Гаяна

— Чуть не забыл, — оправдывался он, — мне надо по делу…

— Ну, пойдем провожу, — сказал Андрей и поднялся. Теперь Рязанов был почти уверен, что место для западни найдено точно, и заботился об одном: не опоздать! Дом был взят под наблюдение. Лишь бы Нина не пришла первой, иначе… А если она уже там, у старухи?

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Боб Хоутон «берет интервью». Размышления Густава Дорта

Получив номер газеты со своим первым очерком о Пито-Као, Боб решил нанести визит Дорту. Он уже знал, что Густав Дорт, имя которого нигде не упоминалось рядом с именем рыбного короля, не покидал Пито-Као и руководил делами предприятия, оказавшегося на редкость доходным. Дорт согласился принять Хоутона немедленно, и это насторожило Боба, наслышанного о нелюдимости немца. Высокого роста, широкоплечий и мускулистый, с голым черепом и крупным лицом, Дорт казался угрюмым человеком. Его бесцветные глаза смотрели из-под густых черных бровей бесстрастно. Большой, угловатый, всегда влажный рот, гладко выбритые впалые щеки, полный крутой подбородок придавали лицу упрямое выражение.

— Благодарю вас за аудиенцию… — начал было Хоутон, но Дорт грубо прервал его.

— Это не аудиенция, я только что хотел послать за вами.

— Чему обязан, мистер Дорт?

— Читал вашу стряпню… — Он с раздражением откинул в сторону свежую газету, лежавшую на столе. — Должен вам заявить, что я не желаю, чтобы о Пито-Као вообще упоминалось в газетах!

— Для коммерции живительны и реклама и все, что дополняет ее, — проговорил Хоутон. — Мистер Бергофф просил меня…

— Бергофф, Бергофф… Он слишком великодушен и напрасно не сорвал вам голову за корреспонденции, в которых вы клеветали на него, утверждая, будто консервы вредны для здоровья!

— Я не утверждал, мистер Дорт, — ответил Хоутон, — а лишь ссылался на слухи. Такова уж моя профессия.

— Слушайте, что скажу вам я! Поскольку затея с вашим приездом принадлежит мистеру Бергоффу, я терплю ваше присутствие здесь.

— Может быть, мне лучше уехать?

— Напротив. Теперь вы сможете покинуть Пито-Као только с моего разрешения.

— Прикажете считать себя пленником?

— Я могу отнестись к вам как к гостю при условии, если вы не напишете больше ни строки о нас с мистером Бергоффом и наших предприятиях.

— Я командирован газетой, мистер Дорт…

— Сочиняйте новеллы о тропической экзотике или что-либо для ребятишек, скажем, рождественские рассказы… Ваши убытки я возмещу и буду платить за молчание не менее щедро, чем вы получали бы в газете за свои очерки о Пито-Као. Чем покладистее вы окажетесь, тем лучше будет для вас. Вы возвратитесь домой с полным карманом… За то, что наша приятная беседа останется между нами, я, разумеется, плачу отдельно… Мистер Бергофф не должен знать о нашем уговоре! Если после небольшой проверки я не буду иметь оснований обвинить вас в нарушении нашего договора, мы, к обоюдному удовольствию, расстанемся с вами скоро. Можете идти…

Не такого «интервью» ожидал Боб! Он вышел от Дорта встревоженный. Вновь ожили в его памяти мрачные легенды об острове, ходившие среди моряков, смутные намеки Пирса, неприязнь Паолы и Мелони к Дорту… Ведь ни один человек не сказал о немце ни одного доброго слова! А его запрет покидать остров без его разрешения?! Похоже, что Дорт действительно занимается темными делами. Да, здесь надо держать ухо востро!

После ухода журналиста Дорт отдался воспоминаниям. Исполнилось два года, как он вышел из тюрьмы. Немец был сентиментален и с грустью размышлял о своем прошлом.

Сын известного укротителя зверей, «циркача», как говорили о нем недоброжелатели отцовского дома, юный Густав отказался от манежа, избрав для себя другой путь — медицину.

Способный микробиолог, сотрудник крупнейшего в стране института, Густав Дорт накануне второй мировой войны совершил три немаловажных для его биографии шага: проштудировал «Майн кампф», вступил в национал-социалистскую партию и женился на молодой богатой вдове.

В годы войны его карьере содействовали все эти обстоятельства. Дорт стал сотрудником секретной микробиологической лаборатории; имя его было известно «самому фюреру», друзья любили захаживать к Густаву и за рюмкой рейнвейна пророчили ему блестящее будущее.

Белоголовая покорная Лотта недолго молилась на своего мужа: она умерла в канун 1942 года, оставив изрядное наследство.

В лаборатории разрабатывали средства ведения бактериологической войны. Густав выполнял задания специалистов, мечтая о будущей собственной славе.

Слава! Эта своенравная фрау милостива к тем, кто сделал то, чего не сделали другие. Но что можно придумать? Не изобрести же новую болезнь?

Впрочем… В юности Густав не раз слышал от отца об острове Статуй и помнил, как мать всегда отговаривала его от экспедиции на этот остров: она неизменно ссылалась на ужасную, никому не известную болезнь, которой остров заражен.

То было в юности, и он, школьник, пропускал мимо ушей споры родителей. Но Густав-микробиолог вспомнил эти разговоры. Отыскав в бумагах отца документы об острове и его точные координаты, Густав внимательно ознакомился с ними. Сомнений не было: остров Пито-Као — настоящий клад. Плохо, что не все записи Павла Тверского были в его распоряжении.

К счастью, «доблестные викинги» подошли к берегам Дона, и Дорт, придумав невинный повод, приехал в станицу Задонскую. Кое-что удалось отыскать. Так, весьма ценными для Дорта оказались рабочие записи Павла Александровича Тверского, которые тот вел во время опытов на острове Статуй в своей хорошо оборудованной по тому времени лаборатории на корабле. Он изучал почву, минералы, флору острова и внимательно исследовал несколько мумифицированных трупов туземцев. «Сейчас невозможно, — писал он, — практически определить причину и характер давней эпидемии. Но я беру с собой ампулу с зараженной тканью».

Прочитав эту запись, Дорт осатанел: он готов был перевернуть всю станицу, лишь бы отыскать заветную ампулу. В случае удачи отпадала необходимость в дорогостоящей и хлопотной поездке на остров: он мог бы в лаборатории в короткий срок «изобрести» новое средство бактериологической войны; ему уже мерещились ордена, слава и деньги, бешеные деньги!

Но русские перешли в наступление, и герр доктор едва успел вернуться в Германию, прервав поиски.

Тут судьба надолго отвернулась от Дорта. После разгрома немецкого фашизма его осудили в числе других сотрудников секретной микробиологической лаборатории и приговорили к тюремному заключению. Оставшиеся в тени друзья не скоро помогли ему добиться «помилования».