Герберт Уэллс - Первые люди на Луне (пер. Толстой)

— А разве они не животные? Они гораздо более походят на муравьев на задних лапках, чем на человеческие существа. А разве можно сговориться с муравьями?

— А машины и одежды? Нет, я не согласен с вами, Бедфорд; разница, конечно, велика…

— Непреодолима.

— Но сходство должно найтись. Я припоминаю, что читал когда-то статью покойного профессора Гальтона о возможности межпланетных сообщений. К сожалению, в то время это мне не казалось вероятным, и я не вынес из чтения пользы и не отнесся к статье с должным вниманием… Постойте, я припомню.

По теории Гальтона, следовало начать с общеизвестных истин, которые доступны всякому разумному существу и составляют основу мышления. Например, можно начать с геометрии. Он предлагал взять какую-нибудь основную теорему Эвклида и показать построением, что она нам известна. Доказать, например, что углы равнобедренного треугольника равны, что если начертить равные стороны, то углы будут одинаковы, или что квадрат гипотенузы прямоугольного треугольника равен сумме квадратов катетов. Обнаруживая знание подобных вещей, мы покажем вместе с тем, что обладаем логическим разумом. Теперь предположите, что я… начертил бы геометрическую фигуру мокрым пальцем или обозначил бы ее в воздухе.

Кавор замолчал. Я сидел, обдумывая его слова. На несколько мгновений его безумная надежда на общение, на взаимное понимание с этими сказочными существами увлекла меня, но затем отчаяние — следствие усталости и физических недомоганий — взяло верх. Я снова стал раскаиваться в нашем сумасбродном предприятии.

— Осел! — ворчал я. — Осел, неисправимый осел! Ты создан для того, чтобы жить задним умом… Зачем мы вылезли из шара?.. В надежде на патенты и концессии в лунных кратерах? Хотя бы догадались прицепить платок на шест у того места, где мы оставили шар…

И я в гневе замолчал.

— Несомненно, — рассуждал Кавор, — это разумные существа. Поэтому можно установить заранее известные положения. Раз они не убили нас сразу, то у них должно быть понятие о милосердии. Милосердие! Или по крайней мере о сдержанности, быть может, об обмене мыслями. Они могут к нам снова явиться. А эти пещеры и часовой?! Эти кандалы?! Несомненно, они обладают развитым умом…

— Полно молоть чепуху! — оборвал я. — Довольно сумасбродств. Сначала одно сумасбродное путешествие, а затем другое. Но я доверился вам. Зачем я не корпел над своей пьесой? Вот мое предназначение, моя сфера! Я бы мог окончить пьесу, я в этом уверен, это была бы отличная пьеса. Сценарий у меня был уже почти готов, а тут… Подумать только, полететь на Луну! Так глупо, непрактично погубить свою жизнь! У той старухи, в трактире в Кентербери, было гораздо больше здравого смысла.

Я взглянул вверх и остановился. Мрак снова сменился голубоватым светом. Дверь раскрылась, и несколько селенитов бесшумно скользнули в помещение. Я молча смотрел на их уродливые лица.

Вдруг настроение мое резко изменилось. Я заметил, что первый и второй селенит несут чаши. Они поняли, что нам необходима еда. Это были чаши из какого-то металла, казавшиеся, как и наши кандалы, темными в этом голубоватом освещении. В каждой лежали белые куски. Мои мрачные мысли вдруг исчезли, уступив место голоду. Я волчьими глазами впился в эти чаши (потом я часто видел это во сне). В то время я не обратил внимания, что на конце рук, протягивавших чаши, находились не целые кисти, а лишь ладонь с большим пальцем, похожая на кончик слонового хобота.

Чаша была наполнена студенистой массой светлобурого цвета, напоминавшей холодный воздушный пирог, с легким грибным запахом. Очевидно, это было мясо лунных коров.

Мои руки были так крепко скованы, что я едва мог дотронуться до чаши. Селениты заметили мои усилия, и двое из них ловко ослабили мои наручники. Их щупальца-руки, касавшиеся меня, были мягки и холодны. Я взял один кусок. Пища была такая же студенистая, как все органические вещества на Луне, и напоминала вафлю или пирожное, но на вкус довольно приятная… Я взял еще два куска.

— Я хочу есть! — сказал я.

Некоторое время мы ели, ни о чем не думая, как голодные бродяги на кухне. Никогда в жизни, ни раньше, ни после, я не был так голоден, и, кроме того, я убедился на опыте, чему бы никогда прежде не поверил: за четверть миллиона миль от нашего земного шара, находясь в подавленном настроении, под стражей, чувствуя прикосновения кошмарных, уродливых существ, я ел с аппетитом, забыв обо всем. Селениты стояли вокруг, следя за нами и издавая иногда легкое чириканье, заменявшее им, очевидно, речь. Я уже не вздрагивал при их прикосновении. Когда я несколько утолил свой голод, то убедился, что Кавор ест с таким же аппетитом и беззастенчивостью.

Глава 14

ПОПЫТКА ОБЪЯСНИТЬСЯ С СЕЛЕНИТАМИ

Когда мы, наконец, кончили есть, селениты снова крепко сковали нам руки, но ослабили цепи на ногах и закрепили их так, чтобы дать нам возможность двигаться. Затем они сняли цепи у нас с туловища. Обращались они с нами непринужденно, иногда они наклонялись близко к моему лицу, и мягкие щупальца дотрагивались до моей головы или шеи. Однако я не пугался и не чувствовал отвращения от такой близости. Я думаю, что наш неизлечимый антропоморфизм заставлял нас и тут представлять человеческие лица под этими масками. Кожа их, как и все остальное, казалась голубоватой, — вероятно, от освещения; она была жесткая и блестящая, как надкрылья у жуков, отнюдь не мягкая, влажная и волосистая, как у позвоночных животных. Вдоль головы от затылка до лба тянулись поросли игл, такие же иглы торчали по обеим сторонам над глазами. Развязывавший меня селенит пускал в ход и челюсти, помогая рукам.

— Они, повидимому, освобождают нас, — сказал Кавор. — Помните, что вы находитесь на Луне; не делайте резких движений.

— А вы не пустите в ход свою геометрию?

— Если представится случай; они могут сами начать первые.

Мы держались пассивно. Селениты, кончив возиться с цепями, стали позади и, казалось, наблюдали за нами. Я сказал «кажется» потому, что глаза у них были сбоку, а не спереди, и направление их взглядов было так же трудно определить, как, например, у курицы или у рыбы. Они разговаривали друг с другом звуками, похожими на шелест тростника, — звук этот невозможно воспроизвести или точно определить. Дверь позади нас раскрылась шире, и, заглянув через плечо, я увидал широкое пустое пространство, где стояло несколько селенитов, чем-то, повидимому, взволнованных.

— Может быть, они хотят, чтобы мы воспроизвели эти звуки? — спросил я Кавора.

— Не думаю, — возразил он.

— Мне кажется, что они пытаются что-то нам растолковать.