Гарриет Хэпгуд - Квадратный корень из лета

При виде этих записей я вспомнила, что тогда на потолке у меня была проекция Галактики. Лежать на полу, глядя вверх, было как…

Как оказаться на Млечном Пути.

Тоннелю во времени соответствует не один отрывок дневника. Здесь же сплошь временные тоннели.

Неужели это напрямую связано с дневниками? Не может же это быть совпадением, даже если не объясняет «смен кадра» или внезапно гаснущих в саду звезд. Значит, я могу попасть только в те дни, которые описаны у Грея. Стало быть, мне не обязательно вновь оказываться на его похоронах.

Мне не обязательно видеть день его смерти.

Я схватила учебник, оказавшийся ближе других. Причинность… Эйнштейн… Теория струн… Вельтшмерцианово исключение… Глаз цеплялся за слова, смутно знакомые и уже выделенные желтым маркером, но там оказалось лишь краткое описание:

«Вельтшмерцианово исключение проявляется между двумя точками, где перестают действовать законы пространства-времени. Вместе с воронкообразными искажениями наблюдатель, попадая из одной линии времени в другую, станет свидетелем эффекта «пуск-стоп» – нечто вроде визуальной перезагрузки. Вычислено на основе теории отрицательной энергии (темной материи) физиком, лауреатом Нобелевской премии…»

Дальше вырвана страница, и статья обрывается.

«Перестают действовать законы пространства-времени».

«Воронкообразные искажения» – это наверняка тоннели во времени, которые пока типа гипотеза. Но я же их видела!

Итак, принцип Готти Г. Оппенгеймер, версия 2.0. Мир уже дважды «визуально перезагрузился», причем оба раза Томас заводил речь о своем имейте, который я так и не получила. Может, это потому, что его имей не существует в моей реальности? Мы с Томасом живем в одной линии времени, за исключением имейла, поэтому всякий раз, как он его упоминает, мир перезагружается? Может такое быть или нет?

Отнеся дневники на письменный стол, я увидела, что свет в кухне все еще горит. Проклиная Неда, я натянула кроссовки. Земля и близко не подберется к моим пальцам ног, думала я, ожесточенно шагнув в ночь.

В кухне оказался Томас. Он что-то пек.

Я чуть из кожи не выскочила от удивления, а он улыбнулся и принялся рисовать на тесте чем-то теплым, золотистым и ароматным.

Некоторые события последней недели теперь разъяснились: неизвестно откуда взявшийся хлеб в его первое утро в нашем доме, булочка с корицей в школьном рюкзаке, бардак в кладовке, в котором я винила Неда. И ведь ни разу не подошел и не признался! Такой же тихушник, как и я.

– Ты все это время пек хлеб! Ты печешь! – обвиняюще сказала я.

– Пеку, закатываю, вышиваю крестиком! – Томас подбросил кисточку в воздух, как барабанщик палочку. Мы проводили ее взглядом. Кисточка со стуком упала на пол, и брызги меда разлетелись по кафелю. – Упс.

– Папа этой кисточкой стол полирует, – сказала я Томасу, и он сразу оставил попытки ее поднять. – А почему в такое время? Уже почти час ночи!

– Десинхроноз.

Я указала на тесто:

– Что это?

– А это когда перелетаешь из одного часового пояса в другой, и организму требуется время, чтобы привыкнуть. – Пару секунд Томас выдержал с непроницаемым лицом, затем его губы дрогнули, и он рассмеялся собственной шутке.

– Смешно. – Я с трудом удержала улыбку. – Но я об этом.

– Лавандовый хлеб. Вот, понюхай. – Он приподнял противень и приблизился ко мне. Я покачала головой. Он пожал плечами, развернулся и пошел к плите, разговаривая вполоборота, пока сажал хлеб в духовку. – Очень вкусно с сыром. Нормальный хлеб, не ваше немецкое не пойми что.

– Rauchkase[18] у нас нормальный, – машинально возразила я. К моему удивлению, Томасу в два счета удалось меня разговорить. Может, это мышечная память дружбы? – Это правда ты печешь? Сам, собственноручно?

– А откуда, по-твоему, еда берется? – пожал плечами Томас, боком присаживаясь на стул. Я сидела тем же манером, и мы неловко стукнулись коленями – мы оба слишком высокие. Я по-прежнему не знаю, что о нем думать.

– Я думала, Нед в магазин ходил. Он гурман, он у нас в Лондоне живет.

Мы, наверное, мешали Неду спать – его комната через стенку от кухни. С другой стороны, после заседания «Фингербанда» братец, скорее всего, куда-нибудь ушел. Он приходит в основном на рассвете и безуспешно пытается проблеваться в саду, после чего спит все утро. Вихрь блесток, гитары и мне-пора-пока – и так каждый день.

– Тебя послушать, так любой, кто может не только картошку испечь, гурман. – Томас вскочил и выставил ладонь, коротко бросив: – Сиди!

Я сидела, ничего не понимая, пока он не вернулся и не вывалил на стол припасы – муку, масло, яйца, а также то, о наличии чего в кладовке я и не подозревала, вроде пакетиков орехов ассорти и плиток горького шоколада в зеленой обертке. Это напомнило мне первое утро неделю назад, когда Томас поджарил мне тост, пододвинул джем и даже выгреб «Мармит» из святилища Грея.

– Лучший способ узнать, что такого прикольного в выпечке, – сказал Томас, не садясь, – это попробовать испечь что-нибудь самому. Я хочу открыть булочную-кондитерскую.

Он сиял как медный таз, и я подавила неожиданное желание потыкать пальцем в ямочки на его щеках.

– Булочную-кондитерскую? – повторила я таким тоном, будто Томас предложил что-нибудь украсть мимоходом. Не представляю, чтобы Томас, которого я знаю, занимался раскаленными духовками, ножами и всякой съедобной всячиной. Вернее, могу, но это неминуемо закончится катастрофой.

– Ох, ну пекарню! Ты ела мою булку и не говори теперь, что я не повелитель сахара! Король булочек! Импресарио блинчиков!

Я плотно сжала губы. Вовсе он не забавный – он чертенок, проказливый эльф. Не мигая, мы смотрели друг на друга. Томас не выдержал первым, выпустив улыбку на лицо и яйцо в миску.

– Хочешь честно? Мне это по душе, и, как ни странно, у меня хорошо получается, – объяснил он. – Ты знаешь, как редки люди, в которых сочетаются эти два качества? Хотя откуда тебе знать, ты-то все умеешь…

Терпеть не могу такое слышать. Можно подумать, пятерки по математике – ключ к тайнам моей души. Мне тоже не все легко дается – я не знаю никаких рок-групп, не умею танцевать, подводить глаза жидкой подводкой и спрягать глаголы. За прошедший год я испекла более сотни картофелин, но так и не добилась нужной кондиции, чтобы кожица подрумянивалась. И у меня нет планов на жизнь.

Нед родился готовым гламурным рокером семидесятых и мечтал стать фотографом с тех пор, как ему подарили первый фотоаппарат. Соф с первых шагов была лесбиянкой – и художницей примерно с того же возраста. Джейсон собирается стать юристом, и даже Томас, воплощенная теория хаоса, открывает чертову булочную-кондитерскую! А мне хочется только жить в Холкси и познавать мир по книгам. Этого маловато.