Борис Акунин - Фантастика

Самостоятельная она была у Роберта. Золото, а не жена. Даже ездила на собственной «семерке». Две машины на семью — еще недавно это считалось бы верхом буржуйства, но времена переменились. Теперь вроде как ничего особенного. Некоторые вообще на иномарках раскатывают, и никто косо не смотрит.

Дарновский оглядел кухню — большущую, двенадцатиметровую, с финским гарнитуром, с югославской мойкой. На столе всё как положено: и настоящий «Нескафе» в банке, и сыр «виола», и апельсиновый джем — спасибо тестевой «кормушке». Но в последнее время всё это номенклатурное великолепие перестало Роберта удовлетворять. Неладно было что-то в совковском королевстве.

Сколько сил, сколько нервов, в конце концов, сколько Дара потрачено, а ради чего? Разваливается система, рассыпается к чертовой матери. То, что раньше казалось алмазами, превращается в дешевые стекляшки.

Взять хоть их квартиру. Юго-Запад, хороший панельно-кирпичный дом, 62 метра общей площади на двоих, чистый лифт, даже вахтерша в подъезде. Но кооператоры и фирмачи из совместных предприятий теперь выкупают в центре здоровенные коммуналки, выкладывают за них пять, а то и десять тысяч долларов, ломают перегородки и устраивают себе настоящие апартаменты европейского уровня. Названия-то какие: лофт, патио, зимний сад.

Или та же машина. Еще год назад, когда Роберт ехал на своей вишневой «девятке» экспортной комплектации, все на него завистливо пялились. А нынче на Москве и «мерседес» не редкость.

Да и ситуация с работой нравилась ему всё меньше и меньше.

Давно ли думал, что прочно оседлал Фортуну, гарантировал себе светлое будущее. Тесть, конечно, много чем помог, но главную заслугу Роберт все же приписывал себе. Точнее своему Дару. Хотя еще неизвестно, как обошелся бы с таким подарком судьбы кто-нибудь поглупее, из слабого гендера.

Давным-давно, еще в институте, Роберт вычислил, что человечество делится на два пола, или, выражаясь по-современному, гендера. Причем не на мужчин-женщин, потому что всякие там сиськи-бороды не более чем внешняя видимость. Есть сильный гендер и слабый гендер. Слабые люди всю жизнь стараются быть не хуже других. Сильным во что бы то ни стало нужно стать лучше всех. И неважно, что человек понимает под «лучше»: богатство, карьеру, талант или моральные качества.

Самое интересное, что, в отличие от физиологического, ментальный гендер к человеку гвоздями не приколочен. Его можно поменять, как это сделал Роберт. В прежней жизни, до Аварии, он был типичный слабак: изо всех сил пыжился не отстать от окружающих, и ни черта у него не выходило. Но из-за чудесного Дара, преподнесенного Судьбой, он переместился в иную категорию, с тех пор его задача — обойти других, и с этой задачей он вполне справляется. Потому что у него хорошие мозги, воля и неубойный джокер в рукаве.

За минувшие годы Роберт сросся с Даром намертво. Отбери — станет, как слепой. Хуже, чем слепой. Со временем Дар превратился в его главный орган чувств, как нюх у пса. Слепая или оглохшая, собака не пропадет, а без нюха сделается совершенно беспомощна.

Исследуя свое сокровище, Дарновский много экспериментировал. Пытаясь определить границы возможного, иной раз, бывало, доходил до маразма.

Например, еще первокурсником, уселся перед телевизором, когда престарелый генсек, с трудом ворочая языком, читал по бумажке какую-то тягомотину, и долго пытался поймать взгляд Леонида Ильича.

Вдруг удастся прочесть мысли руководителя партии и государства прямо с экрана? Ух, какие перспективы открылись бы перед будущим международником!

Смешно вспомнить.

На самом деле для того чтоб слышать внутренний голос другого человека, требовался непосредственный визуальный контакт.

Ничего, и этим инструментом можно было достичь очень многого.

Как тяжелоатлеты качают штангу, разрабатывая мышцы, так и Роберт развил свою «маскулатуру» до совершенства. Научился с одного «очного» контакта продолжительностью в секунду тянуть из человека мысли две, а то и три минуты.

Со временем выработалась привычка без особой нужды в глаза окружающим не смотреть, не то обрушивалось слишком много лишней, а иногда и обидной для самолюбия информации. Если же человек и его внутренний голос почему-либо представляли интерес, Роберт вел себя так: взглянет раз — и отводит глаза. Потом, через некоторое время, еще. Посторонним казалось, что он застенчив.

Была у него одна игра. Познакомится с кем-нибудь и неделю или две старается не встречаться с этим человеком взглядом. Составит себе о нем представление, пользуясь лишь арсеналом, доступным обычным людям. Потом подслушает мысли и проверит, правильно понял нового знакомца или нет. Почти всегда оказывалось, что чего-то главного не приметил. Диковинное существо хомо сапиенс: на языке одно, а на уме совсем другое.

В институте Роберт учился с полной отдачей, без дураков, особенно налегая на иностранные языки. Понимал, как это поможет ему в светлом будущем. Сидишь за столом переговоров с каким-нибудь иностранным дипломатом и видишь его, голубчика, насквозь, как рентгеном.

Английский у него был первый, французский второй, а с третьего курса Дарновский факультативно взял еще и немецкий, который потом пригодился больше всего. После первого курса, малость похимичив при помощи Дара, он пристроился в интернациональный стройотряд, поехал летом в Карл-Марксштадт рыть фундамент для Дома советско-немецкой дружбы. С этого момента окончательно переориентировался на германское направление.

На пятом курсе съездил на стажировку в ФРГ (это уже тесть помог, в ту пору еще будущий). А перед самым дипломом прорвался в члены КПСС — большая победа, потому что квота для студентов была маленькая, под самых мохнатолапых первачей. Но опять помог Дар, да и тесть Всеволод Игнатьевич, к тому времени уже состоявшийся, в нужный момент устроил звоночек.

Распределился Роберт в совершенно сказочное место: в НИИКС, Научно-исследовательский институт капиталистических стран. Две стабильные загранкомандировки ежегодно, к 25 годам гарантированный диссер и место старшего научного (300 рэ, если с надбавками), а там можно и в завсекторы выйти, после чего вообще открываются все пути. Например, не проблема поехать в хорошее посольство, годика на три — укрепить материальную базу, подсобрать материал для докторской. Где-то к середине 90-х, едва перевалив за тридцатник, Дарновский был бы доктор наук, ценнейший кадр. Такого хоть в дипломатические советники бери, хоть в заведующие отделом (а это, между прочим, номенклатура ЦК). Кстати, не фантастика была бы и попасть прямо на Старую площадь — инструктором в международный или идеологический. Нудновато, конечно, зато в смысле карьеры самое оно.