Лабиринт чувств - Сергей Калабухин
— Щенок, я прикажу выпороть тебя и навсегда вычеркнуть твое имя из списков клана Волка. Разве ты не слышал объяснений Дина? Он сам ел эти пирожные.
— Конечно, ел и не отравился. Только в «Деле» о смерти моих родителей есть один протокол, в котором описано, как сын пирожника Дин за несколько месяцев до убийства стал странно себя вести: изменил ритм жизни и стал спать не по ночам, а днем. А нам, дядя, в Каменных Пристанях рассказывали, что организм людей обладает неодинаковой устойчивостью к смертельным дозам различных веществ в зависимости от времени их введения в течение суток. И что в один период времени они смертельны, а в другой, даже в большей дозировке, остаются безвредными, а наивысшая сопротивляемость организма к ядам — поздним утром!
— Ты никогда ничего не докажешь! — прошипел господин Дин. — Кир Ариксар Волк и я не выпустим тебя из этой комнаты.
— А мне и не надо никуда идти. Твоя вина, Дин, будет доказана самим фактом твоей смерти. Вино, что мы пили из моей бутылки, отравлено! Да, да, Дин, потому оно и горчит.
— Но ведь ты тоже его пил!
— А я последовал твоему примеру: сплю днем. А вот ты, господин тайный советник, уже давно вернулся к нормальному образу жизни, и твой организм сейчас готовится ко сну, а потому не будет долго сопротивляться.
Господин Дин вскочил, опрокинув кресло. Внезапно лицо его посинело, он схватился за горло, захрипел и упал.
— Ты посмел принести отраву в мой дом? Ты, волчонок, хотел отравить меня, Ариксара Волка?
— Нет, дядя, в вине не было яда. Господин Дин умер от страха — видимо сердце не выдержало. Я просто хотел узнать правду. Кто убил, я теперь знаю. А вот кто послал убийцу?
— Ты обманул меня! Обманом проник в мой дом, убил моего лучшего агента, теперь побежишь с доносом к этому разноглазому ходжерцу, Императору Аджаннару?
— Я правильно Вас понял, дядя, это Вы послали убийцу моих родителей?
— Какие родители? Эта девка, твоя мать, была просто грязной рабыней. Мой брат предал меня и весь клан, когда связался с ней и ходжерцем. Ты хоть раз взглянул внимательно на портрет моего брата? Он висит прямо за твоей спиной. Посмотри на портрет и на себя в зеркале рядом. Разве вы похожи? Разве ты вообще похож на тарга? Ублюдок, ходжерское отродье, я сам убью тебя, своими руками…
Зазвенели осыпающиеся осколки окна, в которое влетел развернувшийся в полете кубок. Просвистели метательные ножи.
— Кир Александр Джел, ты все же убил меня… — кровь потоком хлынула изо рта Волка, и он осел на труп Дина.
— Кир Александр Джел, Император Аджаннар, — пробормотал ошеломленный Джу, вглядываясь в стоящего посреди комнаты в боевой стойке человека. Калейдоскоп фраз прорвал, наконец, пелену. Истина встала перед Джу во всей своей невероятной сути.
— Отец, — прошептал Джу и рухнул к ногам господина Иля.
И течёт твоя душа в мою…
«Именно плоть всегда губит душу».
В. Гюго «Собор Парижской Богоматери»
«Ну что ж, Лев Абалкин, теперь я о тебе кое-что знаю».
А. и Б. Стругацкие «Жук в муравейнике»
(В. Гюго «Собор Парижской Богоматери»)
— Привет, Младший! Всё играешь в колыбельке? А я за тобой, пора.
— Привет, Старший. Играю, конечно, почему бы и нет? А ты приглядись повнимательнее, с кем.
— Это еще что за новости? Неужто, Младенец? Откуда? А грязи-то сколько!
— Вот из этой оставшейся после нас с тобой грязи! Подчищать за собой надо!
— Кто ж его личинки-носители?
— Да вот они, гляди. Взаимодействие наших неожиданно породило новый вид, довольно любопытный, надо сказать, и очень быстро развивающийся. Младенец растет с невероятной скоростью. Я еще не все связи порвал, а он того и гляди меня догонит.
— Ну-ка, ну-ка, покажи…
* * *
— Назови своё имя, демон!
— Зачем? Ты не знаешь, кого вызвал?
— Я приказываю тебе назвать своё истинное имя!
— А то что? Отправишь меня в ад? Кстати, ты сам-то кто?
— Не выходи из пентаграммы!
— Почему, собственно? Ты, если хочешь, можешь торчать в своем дурацком пентакле, а мне удобнее беседовать сидя в кресле. Ну и обстановочка у тебя, герметик! Ну к чему тебе все эти скелеты животных, подвешенные к потолку? В твоей тёмной келье и так достаточно мрачно. А человечьи и лошадиные черепа, лежащие на этой груде манускриптов? Для чего они тебе? И неужели вся эта грязь, пыль и паутина столь необходимы для магии? А навонял-то!
— Это от тебя несёт серой, адское отродье! Я, архидьякон Собора Парижской Богоматери Клод Фролло, приказываю тебе, демон, немедленно вернуться в пентаграмму и назвать своё истинное имя.
— Ну, давай, посмотрим, что там за имя написано в моей печати? Ахамиэль. А у тебя губа не дура! И что тебе надо от демона Ахамиэля?
— Сначала я хочу убедиться, что Ахамиэль — это ты.
— А то кто же? Кого звал — того и получил. Чёрт побери, почему вы, герметики, наделяете демонов столь гнусной внешностью и запахом? Думаешь, удобно сидеть в кресле на хвосте? А рога? В следующий раз надели меня более приличным телом.
— В следующий раз? Другим телом? О чём ты?
— Не строй из себя идиота, архидьякон. У тебя хватило ума вытащить меня сюда. Неужто до сих пор не понял?
— Не смей меня оскорблять, демон! Я уже в шестнадцать лет мог померяться в теологии мистической с любым отцом церкви, в теологии канонической — с любым из членов Собора Парижской Богоматери, а в теологии схоластической — с доктором Сорбонны. Покончив с богословием, я изучил церковные положения, затем — медицину и свободные искусства. Я знаю латынь, греческий и древнееврейский. Я закончил все эти четыре факультета в восемнадцать лет! Наука всегда была целью моей жизни. Но она не смогла дать ответ на все мои вопросы, и я изучил герметические книги.
Я вызвал тебя, чтобы получить ответы. Ты обязан мне подчиняться, раз явился на мой зов! Что я сделал не так? Или ты — не Ахамиэль? Почему у меня нет власти над тобой?
— Успокойся, Фролло, всё ты сделал правильно. Вот тебе первый ответ: в мире существует только один демон — Я. Вот имен вы, люди, надавали мне много, всех и не упомню. Поэтому, кого бы ты не вызывал, приду я. И выглядеть буду так, как ты меня воображаешь. И
