Порошок идеологии (сборник) - Панов Николай Николаевич

НЕБЫВАЛОЕ ИЗОБРЕТЕНИЕ!

СЕКРЕТ МИРОВОГО ГОСПОДСТВА!

ФУРМАН ГОВОРИТ – «НЕТ!»

Нам сообщают, что последние опыты профессора Фурмана дали изумительные результаты. Найдено, наконец, соединение, обеспечивающее его эксплуататорам безграничное господство над человечеством. Суть изобретения: комбинация химических веществ дает излучения, действующие на человеческий мозг. Подпавшие под влияние «Фурманита» навсегда теряют свои прежние склонности и способности. В течение короткого времени им может быть привита любая новая идеология. Излучений одного грамма «Форманта» хватает на три тысячи субъектов. Изобретатель отказывается вести переговоры о продаже. Подробности в вечерних телеграммах!!!

– Мы должны торопиться Дэрби! Вот уж и газеты пронюхали про изобретение «Фурмана».

Старый джентльмен в золотых очках опустил на колени чернеющий сенсационным известием номер «Дейли Ньюса».

Джентльмен в кресле, напротив, молчал. Он робко-робко кашлянул и устремил вопросительный взгляд на третьего собеседника – Дангрэва.

Председатель Нефтяного Треста Дангрэв был еще совсем молодым человеком. Его стройная безукоризненная фигура выделялась странным, почти нелепым пятном на фоне мрачных и неуклюжих фигур его собеседников. В линиях его четырехугольного подбородка и в холодных черных глазах заключалось то, что приносило ему неизменную удачу во всех предприятиях и подчиняло его воле всех соприкасавшихся с ним людей.

– Послушайте, Мэдженс! пальцы Дангрэва нервно перебирали бумаги: я снова повторяю, что мы не должны жалеть никаких затрат на покупку изобретения. Этот порошок… Вели мы разбросаем один килограмм его по объятой угаром большевизма России, нам удастся установить равновесие. От пролетарской идеологии ничего не останется, и о революции не будет и речи. Понимаете ли вы, что значат эти слова теперь, когда наши рабочие могут восстать ежеминутно!

– Но вы забываете самое главное, Дангрэв! Изобретение Фурмана не продается. Почему вы думаете, что он сделает исключение именно нам?

– В данном случае вопрос только в сумме. И, вообще, этот спор я считаю излишним. Мы всегда сможем сговориться с профессором…

Рука Дангрэва метнулась к стройному ряду металлических кнопок. На стене, над кнопками висело шесть круглых каучуковых кружков. Три члена Правления приставили по кружку ко рту и уху. Шестиугольный желтый экранчик на стене вспыхнул матовым светом. Пальцы Дангрэва продолжали бегать по кнопкам. Беспроволочный телефон заработал.

– А, может быть, Фурман отлучился из своей африканской лаборатории?

На вспыхнувшем ярко экране выделились бледные очертания: – широкое обезьянье лицо с четырехугольным подбородком под огромным выпуклым лбом. В маленьких глазках светились ум и звериная хитрость. Таков был химик Фурман – слава и гордость ученого мира второй трети двадцатого века.

Три трубки плотнее прижались к напряженно-слушающим ушам. Три пары глаз внимательно впились в желтый шестиугольник.

– Мистер Фурман, с вами говорят члены Правления Американского Нефтяного Треста.

– Вижу! – голос Фурмана звучал глухо и неприветливо.

– Вы знаете… слухи о вашем новом изобретении…

– Эти слухи не преувеличены.

– Мы хотели-бы сговориться о покупке…

– Это невозможно. «Фурманит» не будет продан частным организациям.

– Трест не остановится перед затратами, мистер Фурман. Вы сами можете назначить нужную сумму…

– Бесполезно. Ко мне с утра до вечера пристают с подобными предложениями. Мое изобретение не продается. – Изображение на экране потухло. Фурман отошел от аппарата.

– Дьявол! – Мэдженс с силой бросил на стол каучуковый кружок: – он продаст его рабочим России!!!

Дангрэв оставался невозмутимым.

– У нас есть и другие возможности. – Пальцы Дангрэва снова вошли в соприкосновение с кнопками телефона.

– Бюро сыска Нефтяного Треста. Вышлите немедленно четыре номера…

– Каких? – Безразлично… Да. Дда… Наиболее умных и мужественных… 5, 12, 26 и 40? Отлично… Через пять минут? Отлично.

… Через пять минут алюминиевый блестящий лифт выбросил на площадку двадцатого этажа Правления Треста четырех изящно одетых молодых джентльменов. Четверо смертных вошли и неподвижно встали у дверей перед тремя земными богами – в креслах, вокруг стола.

– № 5.

Человек атлетического сложения шагнул вперед.

– Хорошо. № 12.

Вперед вышел маленький человечек с лисьей проницательной мордочкой.

– Отлично. № 26 и № 40.

Человек с красивыми печальными глазами на загорелом лице и толстый низенький человечек переступили с ноги на ногу.

– Вы четверо командируетесь Трестом на ответственное дело. Необходимо доставить сюда секрет одного изобретения.

Подробные инструкций и чековые книжки найдете в обычном месте. Отправляйтесь сегодня-же. Изобретение должно быть здесь через неделю. Можете идти. Помните, что Трест надеется на вас!

Четверо поклонились и молча, как по команде, вышли из комнаты.

Курили все присутствующие, но воздух комнаты оставался по-прежнему свежим и прозрачным. Табачный дым уходил в автоматические вентиляторы, устроенные в потолке. Сквозь высокие окна комнату заливали потоки света, и лучи теплого весеннего солнца вырезали квадраты на гладком полу. Вдоль стен стояли четыре закрытые белыми чехлами кровати.

Высокий, худой силач – товарищ Дымов нервно шагал из угла в угол. Товарищ Нибур лежал на кушетке, закинув руки за голову. Низенький, бородатый Волков прямо, по-военному, подняв голову, сидел у стола среди комнаты.

Дымов вдруг остановился.

– Но это-же невозможно, товарищи! Если изобретение Фурмана попадет в руки капиталистов, они сумеют оттянуть еще на двадцать лет дело мировой революции. Что вы улыбаетесь, Нибур? Может быть, вы сомневаетесь в справедливости известий наших заграничных агентов?

– Дымов прав, – заговорил Волков, – конечно, идеология не прививается через внушение, а определяется общественным бытием, теми производственными отношениями, которые существуют в данный момент. В конечном результате изобретение Фурмана свелось-бы к нулю, так как рабочие, даже потеряв свою идеологию и приобретя новую через внушение, – все-же, после нескольких лет жизни в условиях капиталистической действительности, вновь переформировали бы эту идеологию на пролетарскую. Но Дымов прав, когда говорит, что это грозит нам оттяжкой на несколько лет и может повлечь за собой утерю политической власти на некоторое время. Возникает так же вопрос – продаст-ли Фурман им свое изобретение? По сообщению «КОМТА» он наотрез отказал Правлению Нефтяного Треста Америки…

– Фурман очень странный и загадочный человек. Вы знаете, он живет в Африке, в ее необитаемой части. Говорят, его мастерские охраняют дикие звери, специально дрессированные им, и отряды немых негров. Вот, помните мое слово: имя Фурмана еще будут произносить в иной обстановке и, во всяком случае, не среди других ученых имен.

– Да, он несомненно выжидает чего-то.

– А мы… Наше правительство… Мы переговаривались с ним?

– Это держится в тайне… ВЦИК… Я слышал вчера…

Волков задумчиво покачивался на стуле.

– Мы должны получить это изобретение! Зачем? Конечно, нам оно не так важно, как им. Но это ускорит наши победы. Мы деклассируем всех капиталистов на Западе.

Вдали захлопали поспешно отворяемые двери. Все ближе и ближе. Хлопнула последняя дверь, и в комнату ворвался белокурый человек, с гладко выбритым лицом и парой веселых, голубых глаз под густыми бровями. Он облокотился на стол и торжествующе оглядел собеседников.

– Товарищи! Сейчас в Цека разбирался вопрос о «Фурманите». Профессор отказался вести всякие переговоры. Ведение дела поручено четырем товарищам. В порядке партийной дисциплины… Даются неограниченные полномочия… Эти товарищи – мы!