Законы баланса (СИ) - Некрасова Алиса
Ацель расплатился с таксистом и вышел из машины.
— Что это такое? — Эдвард непонимающе выскочил следом. — Подождите, не уезжайте! — обратился он к водителю, и тот, идя на уступки, принялся курить некачественный табак. — Ацель, ты объяснишься или нет?
— Ты же хотел посмотреть на тюрьму! — развел руками пришелец.
— На Тауэр!
— Тауэр-Холлоуэй… Какая разница?
— Откуда ты узнал… — замялся студент, бросая испуганные взгляды на окрестности женской тюрьмы, в которой отсиживала свой срок Рут Лэйд — его родная мать, — откуда узнал, что она здесь?
Пришелец расправил ладонь и продемонстрировал мятый клочок бумаги — тот самый, что вручил Эдварду лысый мужчина с татуировкой, пока они работали над делом миссис Мэллоу.
— Ты рылся в моих вещах?!
— Случайно нашёл.
— Так вот зачем ты все это устроил? Эту поездку! — разгоряченно выкрикнул тот, сверкая молниями в глазах. — Я думал… — проглотил он окончание. — Я же просил не лезть в мои семейные дела! Неужели это так сложно — просто оставить меня в покое?
— Так мне ехать или нет? — перебил таксист, высунув голову.
— Да! — воскликнул Ацель взвинченно.
— Нет! — приказал Эдвард.
— Уезжайте! Я заплачу! — Пришелец поспешил подкинуть водителю наличных, но юноша обхватил его руками за талию и попытался предотвратить читерское вмешательство.
— Не смей! Никто не платит такси за то, чтобы оно уехало!
Не желая присутствовать при разборках двух чудаковатый молодых людей, водитель затушил сигарету о салон и нажал на газ, гадливо испортив воздух автомобильными выхлопами.
— Ну и ладно! — отступил юноша, когда такси умчалось прочь. — Новое вызову. — Он отправил руки по карманам в поиске телефона.
— Не это ищешь? — Теперь Ацель ухищренно извлек из рукавов китайский смартфон.
— Вор!
— Вовсе нет! Нашёл в номере, когда возвращался за пальто.
— Ха! Конечно, «нашел», — неприязненно усмехнулся студент, зашаркав ногами вдоль тротуара. — Обойдусь без такси — пешком дойду.
— Эдвард! — Ацель настойчиво обвил длинными пальцами запястье друга. — Выслушай меня!
— Вот вечно ты так, — понурил голову тот, и его конечность бесхребетно повисла, даже и не силясь вырваться. — Дергаешь за ниточки, как чертов кукловод. Думаешь, что человечество слабое и глупое, а ты тут один такой умник! Тебе плевать на всех, плевать на меня и на мои чувства…
— Да, я не раз говорил, как всех ненавижу, но ты… ты не «все». Мы здесь как раз таки потому, что мне не плевать. Я просто хочу помочь тебе разобраться в себе. Только и всего!
— Разобраться? — протер лицо Эдвард. — Мне это не нужно. У меня все под контролем.
— Но я же вижу, что ты запутался.
— Это не так.
— Когда ты последний раз брал в руки гитару?
— Не знаю. Какая теперь разница? Меня ведь вышвырнули из группы! — Юноша сжал кулак, и Ацель ощутил под своей рукой скачок напряжения и бешеную пульсацию вздувшихся вен.
— А Пенни? Ты собираешься ей признаться?
— Замолчи, Ацель! — сделал усилие Эдвард и отшатнулся в сторону, отвоевав свободу. — Кем ты себя возомнил?
— Твоим другом, — без раздумий ответил тот. — Я знаю, что это больная тема, но ты ведь и сам имел заднюю мысль встретиться с матерью, потому и сохранил адрес. Сделай то, что планировал, — поговори с ней и определись, кто она для тебя: родная мать или просто женщина, породившая тебя на свет.
Пришельцу удалось перевесить предоставленными доводами чашу сомнения студента, что своей тяжестью пригибала к земле похлеще гравитации, сводя на нет все амбиции, коих тот, как и любой нормальный человек его возраста, не был лишен. Эдвард обречённо потупил взор, и отсутствие контраргументов стало для Ацеля знаком солидарности.
— Только… — нахмурился юноша, у меня к тебе потом тоже будет просьба.
— Все что угодно!
Столетием назад «Холлоуэй» служила тюрьмой для суфражисток, сейчас в ней содержат женщин-правонарушителей, в том числе — несовершеннолетних. «Холлоуэй» отличалась от многих тюрем, и в первую очередь тем, что заключенных здесь обеспечивали условиями для полноценной жизни, пока в других колониях поддерживали только животные нужды. Женщины могли посещать бассейн или спортивную площадку, а также реализовывать высшие человеческие потребности — познание и творческое развитие. При всем при этом, холлоуэйские преступницы, зачастую, пренебрегали такой возможностью, лишний раз подтверждая свое падение со ступени эволюции.
Конечно, не бывает тюрьмы, в которой преступнику было бы хорошо, иначе — то была бы не тюрьма. Да и трудно судить — кто какой жизни заслуживает, когда укравший корочку хлеба ходит рука об руку с убийцей.
У немытого окна, выдувая облака никотинового дыма между белыми прутьями, на загнанном в угол стуле сидела женщина с проседью в волосах. Постукивая по маленькому столику обгрызанными ногтями, она высматривала среди осточертелого пейзажа отделившихся от стаи воробьев или ленивых голубей, чьи перья впитали в себя цвета и запахи лондонских дорог. Иногда женщина проносила в свою камеру обеденный хлеб и рассыпала крохи, устраивая себе какое-никакое развлечение. Несколько жилых корпусов в пять этажей были пронумерованы и соединены галереями, а внутренние дворы и пристройки — формировали целый лабиринт. Камеры в «Холлоуэй» были, в основном, одиночными и однотипно включали в себя содержимое в виде стола, стула, кровати и личного водопровода, а светлые стены, некоторые из которых расписали талантливые заключенные, создавали иллюзию нетюремного уюта. Но Рут Лэйд не выносила компанию самой себя и считала своё уединение проклятьем. Она была зависима от наркотиков, сигарет и алкоголя, но не они сделали из нее чудовище; причина крылась глубже, дальше, в вещах неосознанных… Есть люди, которым просто жизненно необходимо общение, и Рут Лэйд была такой. Она с детства являлась рабой общества и стандартов, выстроганных им, преступая гордость, чтобы не быть отвергнутой и не остаться в этом мире одной.
— Рут Лэйд, на выход! — дверь громыхнула, и женщина-надзиратель нетерпеливо топнула ногой. — К тебе гости.
— Гости, говоришь? — даже не повела головой та, задумчиво ввинчивая обгорелую сигару в трещину на стене и наблюдая за тем, как в серую штукатурку затираются раскаленные угольки. — Это что-то новенькое… — Манерно привстав, она вывернула из себя тошнотворный вздох, и, в привычке покачивая бедрами, вышла из камеры, так и не удосужившись стряхнуть пепел с колен.
Эдвард ждал мать в комнате встреч, которая абсолютно не вязалась с тем, что он видел в кино. Помещение было разительно схоже с каким-нибудь простеньким станвеллским ресторанчиком: лакированная мебель, автоматы с газировкой и шоколадными батончиками, атмосферная стойка самообслуживания, которую с натяжкой, но все же можно было обозвать «барной». Ацель неусидчиво проминался вокруг круглого стола, за которым нервно елозил его друг.
— Ацель, у меня от тебя голова кружится! — взвыл студент. — Я вообще-то стараюсь сосредоточиться и составить речь!
— Речь? — хмыкнул пришелец, навалившись на край стола. — Затем тебе «речь»? Ты не на защите диплома!
— Легко тебе говорить! Ты гораст людям зубы заговаривать. А я могу переволноваться и забыть родной язык.
В этот момент в комнату запустили миниатюрную женщину, и все голоса сдуло тишиной. Она на секунду остолбенела, а ее скулы удивленно запали внутрь. Почесав в смятении оборванные клочьями волосы, Рут молча отодвинула стул напротив сына и скрестила ноги, максимально высокомерно выставив вперёд острый подбородок.
— Какие люди… — протянула она, устремив на того немигающий взор из-под вздымленных бровей.
Пришелец бесшумно опустился на свое место и автоматически стал новой мишенью хладнокровного озирателя. Он взглотнул. Рут Лэйд обладала теми же глазами, что и Эдвард — серыми и прохладными, словно небо перед дождем. На их фоне всякая гроза блистала ярче. И сейчас был тот самый случай, когда он слышал раскаты грома. Но если непогода Эдварда быстро сменялась радугой, его мать годами хранила внутри ураган. Пришелец не до конца понимал почему так страшиться оказаться в эпицентре бури. В этом они с Рут были одинаковы — будучи эмоционально зависимым от человека, он боялся, что молния сожжет нить, связывающую их друг с другом, разорвет особую связь, уничтожит спасательный круг, и ему придётся снова утонуть во мраке.
