Василий Головачев - Возвращение джинна. Последний джинн. Джинн из прошлого

Время двигалось медленнее черепахи.

Он потерял терпение через двадцать минут.

– Сколько ещё ждать?!

– Чуть-чуть, самую малость, проверяю синхронизацию, – торопливо ответил Бегоевич.

– Запускай машину!

– Минутку…

В глазах всё расплылось.

Сознание тихо растворилось в небытии… затем так же неторопливо восстановилось, пропитанное странным равнодушием ко всему на свете. Сердце танцевало самбу, заполнив собой всю грудную клетку. В ушах пульсировали гулы, хрипы и бульканье, будто из них выливалась вода.

Эти ощущения нельзя было сравнивать ни с чем, даже с теми, что сопровождали человека во время прохождения метро. Полёты в метро были иными: пассажир получал мягкий «удар» по голове и тоже терял сознание – на несколько мгновений, из-за чего пользоваться ТФ-транспортом мог далеко не каждый человек, старикам это не нравилось. Но «путешествие во времени» порождало иные чувства и ассоциации, и приятными их назвать было трудно.

– Цзе.

«…шаю… чий».

– Обзор!

Темнота в глазах рассеялась.

Рубку залил поток плотного красного цвета.

Прямо перед глазами Ульриха виднелись леса каких-то геометрических конструкций, сплетаясь в уходящую в бесконечность ферму. А сзади – он оглянулся и заслонился ладонью – простиралась стена багрового, в пятнах и более ярких фонтанчиках, пламени, загораживая половину сферы обзора.

– Что это?!

«Не могу знать, кормчий».

– Бегоевич!

Хрипы в ответ, свисты, шорохи.

– …маю… чего, – донёсся всхлип.

– Что происходит?! Куда нас выкинуло на сей раз?!

Пауза. Хрипы, трески.

– В будущее, – проговорил физик сдавленным голосом. – Если верить отчёту…

– Конкретнее, доннерветтер!

– Мы взлетели на несколько миллиардов лет…

– Миллиардов?!

Пауза.

– Харитон выдаёт цифру – сто сорок миллиардов.

– Не может быть! – Ульрих нервно рассмеялся. – Твой Харитон врёт как сивый мерин! Я вижу пламя…

– Это Солнце. Таким будет наше светило – красным гигантом.

– Оба-на! Может, нас бросило не только во времени, но и в пространстве? И на самом деле это ядро Галактики?

– Мы привязаны к зоне перехода три-браной поляризации и законом координатной концентрации. Континуум трансформируется одномоментно с…

– Заткнись! Мне нужно попасть в две тысячи двести восьмой год! Это тебе понятно?!

– Целик настроен вероятностно. Нужен дополнительный расчёт. Мы не проводили масштабных забросов, это первые, инк не понимает, с чем можно сравнить получаемые данные.

– Так помоги ему! Сколько мы будем так прыгать?

– Возможно, следующий прыжок будет точным. Мне нужно время для анализа положения и настройки целика.

– Ещё раз промахнёшься…

– Ой, да хватит вам! – вдруг возмутился Бегоевич. – Мы первые, кто прорвался во времени в прошлое и будущее! Ошибки неизбежны! Будете гнать – застрянем. Это вам понятно?

Ульрих удивлённо замер, осознавая, что физик прав.

– Зер гут, работай.

– Принесите воды.

– Сейчас тебе всё доставят. Цзе, обед и напитки в трюм.

«Да, кормчий».

– Лазарет?

«Она спит».

– Отлично.

Хорст вылез из кресла, побродил по рубке, разминаясь, поглядывая на стену огня, каким виделось Солнце с расстояния всего в один миллион километров, потом решил поспать. Голова после двух «хронотрясений» гудела и требовала отдыха.

О том, что такой же отдых требуется конструктору хроноинвертора, он не подумал.

Сон упал на голову гильотиной.

И хотя спал Ульрих всего два с половиной часа (предварительно ополовинив бутылку русского шнапса), всё равно поднялся по сигналу Цзе Дуна легко.

– Тревога?

«Всё в порядке, кормчий. В пределах видимости ни одного движущегося объекта не замечено. Девушка спит. Господин Бегоевич требует вас на связь».

– Требует? Надо прочистить ему мозги, чтобы до конца жизни забыл такое слово. Совсем поехал натюрлих. Бегоевич, чего шумишь?

– Хрономодулятор настроен, – отозвался физик, – можем стартовать.

– Условия помнишь?

– Ой, да бросьте вы!

– Промахнёшься – останешься без зубов!

В наушниках раздалось цоканье, будто собеседник лязгнул зубами.

– Подите к чёрту!

– Вместе с тобой, – развеселился Ульрих. – Врубай свою машину!

Через несколько секунд повторились те же ощущения: зрение расфокусировалось, дыхание пресеклось, сердце заполнило собой всю грудь, сознание растворилось в туманном нигде…

Оп-ля! Он хватанул ртом воздух, как выскочивший из воды ныряльщик.

Руку лизнул шершавый язык собаки.

Ульрих очнулся окончательно, понял, что инк сделал ему инъекцию адаптогена.

Голова прояснилась, из рыхлого как губка тела начала выходить «вода» бессилия.

– Цзе, обзор.

Темнота перед глазами рассеялась. На все предметы в рубке легла серебряная патина свечения.

Ульрих повернул голову и увидел огромный серебристый шар, испещрённый тенями и истыканный кратерами.

– Луна…

«Так точно, кормчий».

– Не вижу спутниковой инфраструктуры.

«Фиксирую несколько искусственных объектов».

– Этих объектов должно быть больше тысячи, если иметь в виду наше время. Бегоевич, где мы?

В наушниках родилось чье-то прерывистое сиплое дыхание.

– Изогравы на узле… кажется, чуть-чуть сместилась ось квантосимметрии…

– Бегоевич!

– Да слышу, слышу, – с досадой пробормотал физик. – Сейчас посчитаю… вроде бы всё совпало…

– Уверен?

– Проверьте радиоэфир.

– Цзе, послушай местные переговоры. Какой сейчас год?

Инк ответил не сразу.

«Поймал одно сообщение… предполагаемая дата – две тысячи двести восьмой год, кормчий, двадцать пятое марта».

– Jawohl! – выдохнул Ульрих. – Мы на месте! Какой я молодец!

В наушниках послышались всхлипывания.

– Эй, рыжий, ты что? – удивился Ульрих. – Мы же прорвались.

Физик не ответил. Он плакал.

Глава 17

Адамы и Ева

Ужинали в кафе «Домашная еда» на Воробьевых горах.

Антон ел неторопливо, изредка вскидывая глаза на партнёра.

Игнат думал о Лилии.

– Что сказал генерал? – поинтересовался эфаналитик.

Речь шла о Хоуке.

– Он сказал «нет», – очнулся Игнат. – Меня временно отстранили от участия в операции по поиску и захвату Хорста. До выяснения всех обстоятельств моей встречи с ним.

– На кладбище моллюскоров?

– Да.

– Как он себя вёл?

Игнат допил горячий каштановый бульон.