Юрий Шушкевич - Вексель судьбы. Книга вторая

Однако из-за того что самой главной реликвии в разорённом Константинополе обнаружить не удалось, эти планы рухнули. Разошедшиеся амбиции тамплиеров, уместные в масштабах общеевропейского государства, которое рассыпалось, не успев сложиться, за неимением соразмерных задач начали становиться для пап и королей всё менее терпимыми, что спустя сто лет привело Орден к кровавому разгрому. Был ли к тому времени возвращён венецианский долг или нет (венецианцы пытались частично погасить его деньгами, вырученными от продажи французскому королю другой вывезенной из Константинополя реликвии - тернового венца Христа) - не столь уж и важно, поскольку в части главного сокровища, под которое кредит выдавался, счета у храмовников так и не были сведены.

Гроб же Господень пребывал тем временем в далёкой Новгородской земле, неинтересный для монголо-татар и недоступный для тевтонских рыцарей, наголову разбитых Александром Невским в 1242 году. Отсюда решение тамплиеров, принятое в чёрный для Ордена год, отправить наиболее ценную часть своей казны в Новгород, невзирая на всю парадоксальность представлялось единственно возможным: её символическое объединение с оплаченной, но так и недоставшейся им реликвией закрывало зияющую брешь в бухгалтерских книгах, не ведающих, как известно, сроков давности, а заодно и сохраняло плацдарм для реванша. Ведь история России в 1308 году ещё не была написана, и новая Европа тамплиеров вполне могла взять начало на топких волховских берегах…

Хотя не исключено и другое - отдавая казну, тамплиеры совершали акт оплаты и символического выкупа священной реликвии, дабы отныне она не напоминала о том, о чём должна напоминать. И если существовал подобный договор, то очень похоже, что русские правители, морщась и негодуя, исполняли его исправно - ведь Гроб Господень, действительно, как в воду канул и семь столетий мир прожил как бы без него. Неужели теперь счёты сведены и прежний договор потерял силу?

“Да, всё может быть, потому что всё уже было… Окончательной истины никто не узнает, потому что никто не ответит точно, какой именно силе служил Орден на самом деле. Но оставим Орден в покое. Главное - что есть мы, и у нас, стало быть, по-прежнему сохраняется мечта…”

Размышляя обо всём этом, Алексей не мог не обобщить некоторые из своих разрозненных доселе мыслей, теперь становившихся в единую канву: “Западный ум никогда нас до конца не поймёт и всякий раз будет совершать в отношениях с нами одни и те же ошибки. Ведь России нужны не деньги или власть, а недоступная Весна, о которой когда-то гениально пропел Вертинский… Во имя этой недоступной Весны мы готовы совершать светлые подвиги и опускаться в бесконечные пропасти и бездны - которые, по большому счёту, с некоторых пор для нас даже не страшны. При этом одна из них зияет здесь, на ржевской земле…”

Покончив с проблемами всемирной истории, Алексей вспомнил, что до встречи с ним Борис работал над сценарием фильма о Тухачевском, никак не в силах разобраться в подлинных причинах опалы. Тотчас же воскресив в голове свою беседу с маршалом во время памятной ночной встречи над звездной бездной, он решил, что должен обязательно сообщить её содержание Борису. Пусть даже то было наваждение, решил Алексей, но Борис, получив свежее направление и новые факты, всегда найдёт возможность их перепроверить и сделать правильные выводы. Он написал для Бориса объёмную записку, которую предстояло отправить заказной бандеролью.

Поскольку почтовое отделение на хуторе не работало уже лет двадцать пять, Алексею пришлось просить Семёныча свозить его “куда-нибудь поближе к цивилизации”.

В близлежащем городке с таинственным названием Пено, выйдя из почтового здания и дожидаясь на площади отъехавшего на короткое время по собственным делам Семёныча, Алексей неожиданно был окликнут.

Перед ним стоял сильно исхудавший и осунувшийся Яков, одетый в протёртую древнюю дублёнку с чужого плеча и замотанный грязным шарфом.

— Привет, дружище! Что с тобой?— поинтересовался Алексей.

Яков с грустью поведал, что на следующий день после того, как они расстались в Кракове, он был жестоко избит, а все имевшиеся при нём документы и доллары - тысяча от украинского генерала и пять тысяч от Алексея - отобраны. В результате Якову пришлось нищенствовать и пробираться в Россию отчасти пешком, отчасти - автостопом, потратив чрезвычайно много времени на переход русской границы через эстонские болота. В Москву он добирался на перекладных из Пскова, однако водитель одной из фур, к несчастью, оказался антисемитом, начав утверждать, что “евреи-де с Божьей помощью развили в себе исключительные качества, однако вместо того, чтобы обратить их на благо остальных народов, стали использовать во имя собственных неконструктивных идей”.

— Ну, знаешь ли,— ответил Алексей, не в силах скрыть улыбку,— антисемит, вещающий про “неконструктивные идеи”, для евреев совершенно неопасен. Ты бы ему тоже что-нибудь эдакое умное завернул - и глядишь, доехали бы до столицы.

— Да нет! Он специально, чтоб мне навредить, изменил маршрут, свернул с рижской трассы и едва не увёз в Рыбинск через Вышний Волочёк.

— Боюсь, Яков, что вы просто не поняли друг друга. Или настолько увлеклись вашим учёным спором, что водитель забыл высадить тебя на повороте где-нибудь перед Нелидово, откуда ты бы легко добрался до Москвы.

— Я же рассказывал - у меня после Украины большие проблемы с диаспорой… И нужно мне поэтому даже не в Москву, а в Иерусалим. Денег вот только нет.

Алексей догадался, что Яков, памятую его щедрость и волшебную кредитку, был бы не прочь занять ещё немного долларов.

— Понимаю тебя, старик,— ответил Алексей.— Только и моё положение за последние месяцы радикально изменилось. Вот собственно и всё, что у меня есть…

С этими словами он выгреб из карманов немного мелочи и несколько смятых сторублевых бумажек.

— Добраться до Палестины этого явно не хватит. Похоже, что не хватит и до Москвы. А вот до станции Новый Иерусалим, возможно, будет в самый раз. Туда от Ржева электричка ходит.

Яков посмотрел на Алексея сначала с изумлением, которое быстро сменилось неприятием и вскоре перешло едва ли не в ненавидящий взгляд.

— Мне не надо ваших денег,— ответил он, картинно отворачиваясь.— Ненавижу, ненавижу всё ваше жалкое шутовство! Ничего не можете придумать сами, берёте всё от нас - и нас же ненавидите! Одного из тысяч наших пророков объявили богом, и от его имени грозите нам войной! Называете детей нашими именами, крадёте названия городов… Сдался вам Иерусалим! Не можете вы, что ли, этот свой городишко назвать по-своему? Только пресмыкаетесь и ненавидите!