Генри Олди - Легенды древнего Хенинга (сборник)

Сжав кулаки, Ганс взвыл от безнадеги:

– Да что ж вы стоите, дьяволы рогатые?! Бесы вы или слюнтяи?!

– Серцы бы ему… смолюшечки… – пожевал синюшными вислыми губами демон, похожий на жабу с копытами. – Огоньку ядреного… Враз бы очухался…

– Там! Есть! – Ганс махнул рукой в сторону геенны, откуда его привели Гончие. – Огонь, сера!.. Навалом!

Азатот со злобой ударил крыльями:

– Поди сунься туда, Зекиэль! Совсем память отшибло?!

– Стража? Не пустят?!

– Какая стража, стервь ушастая?! Что ты мелешь?! Пентаграмма вокруг! Сгоришь, и вякнуть не успеешь…

– Сам вякай, урод! Плошку мне! Живо! Что я вам, смолу в ладонях таскать нанялся?!

– Хват! – двинул игольчатой бровью Азатот. – Ну ты и хват, братец…

Шайбурана будто чихом сдуло. Вскоре черепаук, протолкавшись сквозь толпу, сунул в руки Гансу плошку и в придачу – глиняный горшок с широким горлом.

– Серцы! Серцы прихвати! – с надеждой заглядывал в глаза жабодемон.

Ганс Эрзнер кивнул и припустил к околице поселка. Арестанты, сгрудясь над умирающим Калаором, молча глядели ему вслед. Как бойцы осажденной крепости – на добровольца-лазутчика, вызвавшегося привести подмогу.

На верную смерть идет, орел…

Миновав мостик с блеющим во гневе агнцем, взбираясь по склону памятного холма, Ганс чувствовал, что задыхается. В его-то годы по адским пустошам да косогорам гасать! Однако продолжил упрямо карабкаться дальше. Ага, вершина. Слева, из-за барханов, ползли серые клочья дыма, и Эрзнер заспешил туда, по щиколотку увязая в песке. Только бы не потерять направление, найти дорогу обратно! Держись, четырехглаз, я уже… я бегу!..

До малого, десяти локтей в поперечнике, озерца смолы он добрался на удивление быстро. В середине смола бурлила, чадила, булькая горячим черным дымом, готовая вот-вот вспыхнуть, но у берега была вязкой. В горшок набиралась с трудом. Не донести. Застынет по пути, и какой тогда с нее прок? Огонь нужен. Факел. Горшок в дороге греть. Или на месте… Сухое дерево, скрученное руками великана в жгут, валялось поодаль. Отломить пару веток. Теперь – в смолу… Огня! Дайте огня! Не бежать же к «ручьям» из лавы?! Далеко, в срок не обернуться.

Боже, помоги! Дай мне огня!.. – Ганс сам не понимал, кощунство это или молитва, бессвязные, отчаянные вопли срывались с губ, разбиваясь о равнодушное молчание свода над головой. Старик кричал, плакал, молился и проклинал…

Небо насупилось, громыхнуло. В спину ударила волна жара. Ганс обернулся.

Смоляное озеро горело, подожженное ударом молнии.

Чудо? Удача?!

От жарких языков пламени смола пошла пузырями. Бормоча слова благодарности, Ганс сунул в огонь одну из просмоленных веток. Занялось сразу. Серы бы еще… Он огляделся. Опустил взгляд себе под ноги… Да вот же она, сера! Угловатые грязно-желтые кристаллы. Плошку старик обронил по дороге, поэтому сунул горсть кристаллов прямо за пазуху. Капли смолы с факела обожгли запястье. Плевать. Дальше пекла не зашлют. Скорее, скорее… Пытаясь срезать путь, он заплутал среди барханов. Пришлось сделать изрядный крюк, чтобы выйти на собственные следы. В правом боку кусался злой хорек, от чада факела першило в горле, глаза слезились от песка…

Холм!

Факел угасал. Ганс зажег от него второй. Накатила дурнота, стальная пятерня сдавила затылок. Стой, душа пропащая! Не смей падать! Не смей! Луг скакал жеребенком-двухлеткой, норовя сбросить, выбить из седла, но Ганс Эрзнер шел и бранился, бранился и шел. Спотыкаясь, едва переставляя ноги, а казалось – бежит, спешит, торопится, летит на крыльях…

Мостик с овечкой!

Поселок, будь ты трижды неладен и благословен!!!

Башмаки гулко бухают по деревянному настилу. Чертов поселок совсем взбесился: еле тащится, вместо того чтобы вихрем нестись навстречу! Почему перила плывут мимо еле-еле, качаясь, как во сне? Почему мост дрожит? Неужели столбики подломились, мост упал в речку и его несет прочь? Настил скрипуче расхохотался, норовя исподтишка ударить в лицо. Но пара мощных лап помешала Гансу упасть.

– Ты сделал это! Клянусь Зубом Ваала, ты принес огня! Хорал мне в печенку!

В небе парила счастливая морда Азатота, сияя иглозубой ухмылкой. Ноздри старшего по бараку жадно втягивали аромат горящей смолы.

– Давай! Давай скорее!

– Там… сера… за пазухой…

– Вижу, вижу! Ох и пахнет! Вкуснотища!

Ганса бережно уложили на траву. Старик зажмурился, готов умереть от блаженства. Цветы, шелест травы под легким ветром. Плеск реки. Отзвук гимнов в вышине. И ничего не надо делать, никуда не надо спешить – можно просто лежать… Успел? Опоздал?! – об этом он старался не думать.

– Человек Ганс Эрзнер! – набатом ударило в уши.

Ганс дернулся, открыл глаза.

– Человек Ганс Эрзнер, сучий ты потрох! На выход! С вещами!

Сказать, что громоподобный лай был злым и раздраженным, – значит ничего не сказать. Плохо скрываемое бешенство пропитывало его насквозь. Шайбуран, семеня лапками, подбежал, помог Гансу встать. Указал на давешний холм, являвший собой границу узилища. Там в нетерпении приплясывали знакомые псоглавцы.

Гончие Ада.

– Ты их не бойся, – шепнул, склонившись к уху, черепаук. – Если ты не наш, пусть подавятся, заразы. Сами лопухнулись, ягнята курчавые. Теперь обязаны обратно доставить. В целости и сохранности. А языком тово… языком пускай костерят. Не страшно.

– Ага! – подмигнул демону Ганс. – Пусть язык засунут знаешь куда?

– Знаю. Ну, поминай лихом! Прощай.

– Прощай.

Очень хотелось спросить, что с Калаором, но – не стал. Боялся услышать в ответ…

– Шевелись, паскуда! Наизнанку выверну!

От поселка раздался вой, визг, и Ганс, переходя злополучный мост, не выдержал: обернулся. Демоны изощрялись в презрении к Гончим: свистели, каркали, хлопали себя по задницам. Коротышка Шайбуран скакал и строил рожи, приставив к голове два пальца на манер рожек, – видимо, позабыв про вполне достойные рога, доставшиеся от рождения! Факела, горшка со смолой, равно как и кусков самородной серы нигде видно не было: то ли спрятали, то ли успели использовать по назначению… Калаор, четырехглаз, ты жив?

Теперь это навсегда останется тайной для Ганса Эрзнера.

Мучаясь одышкой, он взобрался на холм.

– Давай, мертвечина! Топай!

С превеликим наслаждением Ганс сунул кукиш в харю псоглавца:

– Сам топай, шакал! А я полежу… устал я с вами… Хочешь домой вернуть? Неси!..

И со счастливым лицом потерял сознание.

– А дальше? – еле слышно спросил Петер.

История безумца, страшная и смешная, перемешав страх и смех в одном ведьмином котле, полностью завладела бродягой. Наверное, подспудно мечталось о продолжении: жили они долго и счастливо… Вот только кто – они? Поверить рассказу Ганса означало расписаться в помрачении рассудка, но очень хотелось дослушать до конца. Даже если сказочные Ганс и Грета не сумеют удрать из пряничного домика колдуньи, как положено в сказках. Ладно. Пусть призрак Старого Барона по ночам, таинственные огни на башнях или рыцари, калечащие сами себя в надежде обрести стального душителя, пускай что угодно, но замкнуть историю в кольцо…