Владимир Немцов - Осколок солнца

— Это ты носом землю роешь. А сейчас уже атомный век. Ты разве ничего не слыхал об атомной батарее? Она сто лет может работать. И солнца для нее не требуется. Положил в карман целую электростанцию и пошел.

— Но ведь у нее ничтожная мощность! Какая уж там электростанция!

— Ничего, скоро сделают такую, что будь здоров! Приземленный ты человек, бескрылый. То ли дело, взял щепоточку атомного горючего… и привет, старик, я уже на Луне. Вот о чем нужно думать, а все остальное — скукота и отсталость. Надо, товарищ Багрецов, идти в ногу с передовыми идеями. Отсталых, как тебе известно, бьют.

Не хотелось спорить. Жорка все равно останется при своем мнении. Ссориться с ним в присутствии девушек тоже неудобно. Эх, сказал бы ему, Вадим, что, несмотря на всякие пышные слова насчет атомного века и космонавтики, Жорка не только отстал, но и тянет за собой других. Это о нем писал Маяковский, что много разных ракушек налипает нам на бока. А Жорка готов присосаться даже к космическому кораблю.

Чувствуя свою «победу», Кучинский решил ее закрепить и воспользоваться всем арсеналом имеющихся у него средств, чтобы вконец загипнотизировать девушек мечтой о самом необыкновенном.

Кстати говоря, жажда «красивой жизни», мечта о тепленьком местечке и пренебрежение к труду у молодых людей типа Кучинского всегда сочетается с увлечением экзотикой, далекой от великих дел, которыми занят наш народ.

Что интересует, что поражает Кучинского, к чему он стремится?

— Послушайте, девочки, — говорил он, оттирая плечом Багрецова. — Разве он умеет мечтать? Ну, скажем, вы про Атлантиду слыхали? Оказывается, существует на дне океана город и там живут люди. Вот это жизнь! Все девочки ходят в золотых туниках! А над ними стеклянный купол… Или вот еще: говорят, в каком-то море рыбаки видели морскую змею длиной в тысячу метров… Или я как-то читал заграничную книжку про путешествие в Галактику. Там этих космических кораблей тьма-тьмущая. Снуют взад-вперед. Хочешь — привезут тебя на Юпитер, хочешь — на Сатурн… Девочка там мне одна понравилась, главная героиня. Говорит: «Я простая звездная девчонка». Каково, а? И все это атомная энергия. Да вы знаете, что скоро хлеб не будут сеять, а обыкновенным образом добывать из воздуха?

— Не может быть! — всплеснула руками Маша.

— Ничего особенного. Атомная энергия. Нажал кнопку, и булка падает прямо тебе в руки.

— Манна небесная, — съязвил Багрецов. — Вот лентяев-то разведется!

Кучинский презрительно хмыкнул.

— А как же ты думаешь! Ишачить не будем. Ох, и жизнь, девочки, настанет, будь здоров! — Он оглянулся и, заметив, что из дверей главного здания — вышел Курбатов, заторопился. — Ну, мы еще поговорим. А пока — дела, миленькие, дела…

Сегодня Кучинский получил замечание за излишнюю веселость в лаборатории. Надо выбрать подходящий момент и во время вечерней прогулки начальника оправдаться перед ним.

«Собственно говоря, ничего особенного не произошло, — успокаивал себя Кучинский. — Стоит ли обращать внимание на мелкие придирки. На всякий чих не наздравствуешься. У стариков (а для него Курбатов таким и был) своя психология, свои взгляды. Во все времена и у всех народов они завидовали молодости. Их раздражает смех — пикнуть при них нельзя. Ходи по струнке, не смей возражать, покорно сноси капризы, а главное, почтительно выслушивай нравоучения и нотации. Ужасный народ, старики!»

Вытирая руки платком, Курбатов спустился по ступенькам. Издали улыбнулся Лидии Николаевне и, устало склонив голову, пошел по краю зеркального поля.

Жора бродил неподалеку. Может, старик сам его позовет?

Павел Иванович не думал, о старости. Он был в том цветущем возрасте, когда вместе с сединой приходит творческий опыт, без которого не рождается настоящая наука. До заката еще ой как далеко, а сколько уже сделано! Разве станет инженер Курбатов завидовать юности, ее робким шагам, синякам на коленках, когда еще не выбран настоящий путь! Не будет завидовать потому, что не захочет расстаться с опытом беспокойной, интересной жизни, которую он выбрал правильно. Прожитые годы неповторимы. Были они разные: и хмурые и солнечные, но всегда дорогие.

Сколько ошибок он сделал, сколько необдуманных поступков! Учился в энергетическом институте, на вечернем факультете, добрался до четвертого курса и бросил. Кто виноват? Страшная, неистребимая жажда деятельности, чтоб поскорее увидеть тобой созданную вещь, конструкцию, чтоб жила она, чтоб работала на человека.

Тогда, еще очень молодым техником, Курбатов показал незаурядные способности, изобрел всякую всячину с применением фотоэлементов — то какую-то особую автоблокировку, то крохотное фотореле. О Курбатове писали в технических журналах, его снимали в кинохронике. К двадцати годам у него уже было несколько авторских свидетельств, премии и благодарности.

Юного специалиста пригласили в одну производственную организацию руководить установкой изобретенных им приборов. Отказаться не мог, к тому же Люба настаивала, — дело было выгодным, а ей хотелось похвастаться перед подругами новой шубкой. Не бросая основной работы в лаборатории, Курбатов согласился на совместительство, позабыл про зачеты и экзамены в институте, и с тех пор на анкетный вопрос насчет образования долгое время писал «н/з высшее», то есть незаконченное высшее.

Опомнился, но было уже поздно — увлекся фотоэнергетикой. Она стала целью всей его жизни, и на слушание лекций в институте времени совсем не оставалось. Разве могли его интересовать паровые котлы и генераторы, когда он работал над тем, чтобы заменить их фотоэнергетикой.

Он шел трудной дорогой, не искал обходных тропинок. Не хватало систематических знаний, мучительно давалась математика; иной раз ее приходилось заменять экспериментом, долгим, мучительным. Инженеры и ученые, искушенные в высшей алгебре, с закрытыми глазами умеющие написать сложнейшую формулу, мягко вышучивали Курбатова за его пристрастие к эксперименту, когда есть путь более легкий и простой. Но среди них находились и недруги, коим успехи молодого самоучки были не по нутру. Ведь он получал премии, с ним считались не меньше, чем с доктором наук. Его работы высоко оценивались крупнейшими академиками. А завистники этого не прощают.

Война надолго прервала его работу. В первые же дни он пошел добровольцем, служил в инженерных частях, после демобилизации вернулся в институт и занял скромное место в той же лаборатории, где работал раньше.

Не щадя себя, не зная роздыха, Курбатов стремился наверстать упущенное. Жил отшельником, потерял жену — и наконец, точно проснувшись, увидел, что его давнюю мечту можно потрогать рукой. Нужна специальная лаборатория. Кто же должен руководить ею? Здравый смысл подсказывал: сам изобретатель. Однако в министерстве нашлись товарищи, придерживающиеся иной точки зрения.