Юрий Тупицын - Эффект серфинга

- Спасибо.

6

Лобов провел в Йеллоустонском профилактории три недели. Лена медленно оттаивала. Возвращение интереса к жизни сопровождалось у нее рецидивами болезни: то презрением к себе самой, то вялым равнодушием ко всем людям. И хотя равнодушие это распространялось и на Ивана, общества его она не чуралась. Лена привыкала к Лобову настороженно, нелегко преодолевая свою депрессию и заторможенность. Она обращалась к нему только на "вы", держалась официально и не допускала даже самых маленьких вольностей, словно встречались они не в парке среди сосен и берез, а в служебном кабинете, где Иван Лобов был на положении старшего. Лобов спокойно, даже охотно принял эту манеру общения, которая большинству других людей показалась бы искусственной, может быть, нелепой и, уж во всяком случае, утомительной: в простой атмосфере естественного общения, лишенной женского кокетства и мужского острословия, он чувствовал себя как рыба в воде. Такие отношения позволяли ему естественно, без лишних усилий оставаться самим собой: сдержанным, немногословным, но доброжелательным по отношению к Лене человеком. Заметив, что Лена не тяготится его молчанием, Иван не навязывался с разговорами, но на вопросы ее отвечал охотно.

Не договариваясь об этом заранее, Иван ежедневно, как бы само собой разумеющимся образом встречался с Леной после завтрака возле той самой старой сосны, где состоялось их знакомство. Обменявшись приветствиями и новостями, они читали, вели неторопливые, перемежавшиеся паузами разговоры или отправлялись на прогулки, с каждым днем становившиеся все более дальними и продолжительными. Стараясь не быть навязчивым, вторую половину дня Иван проводил без Лены. На прогулочном глайдере он побывал во всех окрестных декорумах, летал в ближайшие мегаполисы, а когда надоедало одиночество, отправлялся планетарным тоннелем на космодром - на мыс Канаверал. Там он отдыхал в обществе товарищей по профессии, отдавая должное и спортивному комплексу, и кафе космонавтов, оттуда же он связывался по видеофонной линии с центральной лунной базой и отводил душу в разговорах с Климом и Алексеем. Не раз Иван приглашал с собой в такие поездки и Лену Зим. Сначала она просто отказывалась, но потом, привыкнув к Ивану, стала отвечать более уклончиво: "Не сегодня". Все больше протягивалось между ними незримых связующих нитей, все больше их тянуло друг к другу. В один из вечеров, получив в ответ очередное "Не сегодня", Иван не оставил Лену, а предложил пройтись по новому, дальнему маршруту, где они еще не бывали, - по едва нахоженной тропе к ручью, за которым начинался заповедный лес.

Шли они медленно, нога в ногу. Окрепшая Лена не устала, и когда они добрались до ручья, ей загорелось перебраться на ту сторону и хоть одним глазком заглянуть в заповедник, ближний угол которого был открытым для посещения резерватом. Этот ручей можно было перейти по камням, они были специально полуобтесаны, чтобы облегчить переход. Однако Лена у этого препятствия замешкалась, она еще не привыкла прыгать с камня на камень, да и течение воды, в которой сновали радужные тени форелей, сбивало ориентировку. Заметив колебания девушки, Лобов обхватил ее за талию ладонями сильных рук и без видимых усилий переправил на другой берег. Лена не успела ни опомниться, ни слова вымолвить - будто качнулась на качелях, перебросивших ее с одного берега на другой, а Иван как стоял возле нее, так и остался стоять рядом.

- Я не думала, что вы такой сильный, - сказала девушка, когда они снова двинулись вперед.

Иван пожал плечами.

- Не сказал бы, что я очень сильный... Да и не главное для современного человека - сила.

- А что главное? Может быть, ум?

- Может быть. Для ученых, например.

- А для вас?

- Для меня - нет.

- А что для вас главное?

- Все главное. Для человека все главное. Если это, конечно, настоящий человек.

- А вы настоящий?

- Кто знает?

Тропа теперь сузилась, она вилась в зарослях ивняка. Поэтому они шли гуськом - Лена впереди, Иван сзади. Когда тропинка выбежала на поляну опушки леса, Лена остановилась, подождала Лобова и продолжила разговор, точно он и не прекращался.

- И все-таки вы очень сильный! Особенно руки, они у вас, как у роденовского мыслителя.

- Мне говорили об этом.

- Кто?

- Скульптор.

- Мужчина или женщина?

- Женщина.

- Вы любили ее?

- Нет.

- А она вас?

- Не знаю.

Лена довольно долго разглядывала Ивана, избегая встречаться с ним взглядами. И все-таки глаза их, конечно же случайно, встретились, и они невольно улыбнулись друг другу.

- Сколько вам лет, Иван?

- Неполные двадцать семь.

Взгляд ее отразил недоверие.

- Никогда бы не подумала, что вы гак молоды! На вид вам все тридцать пять.

Иван согласно кивнул:

- Я знаю, что выгляжу старше своих лет.

- А почему?

Лобов виновато улыбнулся:

- Работа такая. И характер такой. Всего понемногу.

Лена отвела, наконец, взгляд от его лица и оглядела только что пройденные заросли ивняка и начавшую увядать земляничную поляну, окруженную плотной стеной смешанного леса.

- Хорошо здесь, правда?

- Правда.

- Можно, мы посидим здесь?

- Почему же нет? - Иван придержал Лену за локоть. - Подождите, земля здесь холодновата. - Сбросив с плеч куртку, он бросил ее на все еще зеленую, но уже перезрелую и отцветающую августовскую траву. Лена не возражала, опустилась на куртку и как-то очень естественно устроилась на ней, обхватив руками согнутые в коленях ноги и положив на них подбородок. Иван полулежа примостился рядом на траве.

- А для вас земля не холодновата?

Лобов осторожно положил на траву свою большую руку, будто погладил ее.

- Нет. Да и не простужался я по-настоящему за всю свою жизнь.

Лена улыбнулась:

- Еще простудитесь. Вам всего двадцать шесть! Значит, командиром корабля вы стали в двадцать три года?

- В двадцать два. Но первый патрульный рейд мы делали с наставником на борту.

- Мы - это еще Клим Ждан и Алексей Кронин?

Лобов кивнул:

- И сразу все сладилось?

- С Климом мы вместе учились. А Алексей Кронин, когда мы были стажерами, руководил у нас инженерной практикой.

- Так он старше вас?

- Немного. На четыре года.

- Так это же много!

Иван негромко рассмеялся, искоса поглядывая на девушку.

- Это вам кажется. В девятнадцать лет четыре года и правда много.

Улыбка сошла с лица Лены.

- Мне не было девятнадцати лет, - сказала она отрешенно и очень уверенно. - И никогда уже не будет! Мне было восемнадцать, а потом... Мне кажется, что я совсем старая. Что мне уже лет тридцать, а может быть, и больше.

- Это пройдет.

- Не пройдет, я знаю.