Михаил Савеличев - Догма кровоточащих душ

Ацилут, союз света и любви, форма, наконец-то воплощенная в материи. Его прибежище, сердце и душа Хэйсэя. Ось. Что там думает о нем господин канцлер? Что он, Такаси Итиро, Бессердечный Принц, бог, сбежал? Струсил? Может быть и так. Позволил себе минутную слабость, после чего дела приняли абсолютно неожиданный поворот. Однако не лги. Хотя бы себе самому не лги. Все началось давно, очень давно. С самого начала, с того самого начала всех начал, когда из первичного полиаллоя анимы был воссоздан Кадмон и наречен Императором. И теперь он пытается крепко держать их за горло. Надо же...

- Я помню свои обязательства, - сказал Итиро. Безнадежная фраза. Слабая. На него давят, от него нагло требует, а все, что он может сказать - процитировать Конституцию и похвалиться своей великолепной памятью. Как всегда, не хватает времени. Времени подумать.

Господин канцлер уловил привкус сомнения, и это подействовало на него ободряюще. Ацилут угнетал аскетичной величественностью, абсолютной бессмысленностью как с точки зрения архитектуры, так и с точки зрения символики. Самая высокая башня в мире, в которой заключен самый могущественный... м-м-м... ну, скажем, человек. Колоссальная башня, попирающая вселенную, внутри которой - все такая же пустота, как в "рабочем кабинете". Больше смахивает не на убежище даже, а на узилище для Рапунцель. Где твоя коса, Рапунцель?

- Я слышал, что у вас были какие-то проблемы в поездке? - внезапно поинтересовался Принц.

- Ничего серьезного, господин Итиро, ничего серьезного. Все проблемы я улаживаю немедленно и окончательно, благодарю за заботу, - оскалился господин канцлер. Так вот тебе, камешек в спину, в презрительную, самодовольную и... и глупую спину.

Что там сказал ему Император в их последнюю встречу?

"Мы ценим вас, канцлер, - сказало Божественное Дитя, - как человека, способного решать неразрешимые проблемы".

Так и сказал, и даже Императорское Око ничего на это не возразил. Не вставил какую-нибудь ехидную ремарку. Молча проглотил и не подавился.

Итиро словно прочитал его мысли (а может, и прочитал!):

- Проект "Божественное Дитя" будет продолжен. Так и сообщите Императору. Наша договоренность остается в силе.

3

Гренки получились отменные. Как всегда у папы. Тостер, вредный паршивец, опять не подвел своего любимца. Интересно, а есть ли вещи, которые любят ее? Сэцуке задумчиво откусила хлеб и отпила кофе. Ух ты! Мед. Настоящий мед!

- Папа, спасибо!

Ошии оторвался от своего наладонника и постукал стилом по столу.

- Пожалуйста... Только за что?

Сэцуке подняла кружку:

- За мед. Очень вкусно.

- Не понимаю, - усмехнулся Ошии, - просто не понимаю, как можно пить кофе с медом.

- А я не понимаю, как можно пить кофе без меда!

Ошии вернулся к расчетом, изредка и украдкой посматривая на девочку. Пора бы уже привыкнуть, подумалось ему. Чужая, посторонняя мыслишка. Прочь ее!

- Я слегка беспокоюсь, - внезапно погрустнела Сэцуке и опустила тост в кофе. По золотисто-коричневой поверхности поплыли пятна жира, похожие на амеб из учебника биологии.

- Я буду тебя навещать, - сказал Ошии. - Если хочешь, то я буду навещать тебя каждый день.

Сэцуке совсем стало грустно. Навещать. Больничное или вообще тюремное слово. Как будто ее кладут на операцию. Или приговорили к тюремному заключению. Как злостную "резинщицу". Суд рассмотрел дело госпожи Сэцуке и постановил, учитывая смягчающие обстоятельства, но принимая во внимание всю тяжесть вины, приговорить госпожу Сэцуке к отбытию срока в пансионате... как его там?

- Па, как пансионат называется? -жалобно спросила Сэцуке. Проблеяла из-за решетки, обряженная в серую робу с черными полосками, с коротко остриженной головой, ввалившимися глазами, которые дерзко и печально смотрели то на судью в черной мантии, то на зал, одобрительно обмахивающийся веерами. Вон там, в самом первом ряду сидит папа и что-то набирает на карманном "Нави". Возможно, утешительные слова: "Я буду навещать тебя каждый день!"

Мысленная картинка получилась настолько яркой, что на глазах выступили слезы.

- Школа, - поправил папа. - Школа "Кламп". Очень хорошая школа в прекрасном районе Брия. Видишь, мы живем в Ецира, а учиться ты будешь в Брия.

Брия, Ецира... Ей вообще до этого нет дела. Господин Ошии отправляет свою дочь в ссылку и напоследок подсластил ей кофе медом. Не буду вообще ничего есть, решила Сэцуке. Откажусь от еды, объявлю голодовку пока... пока... пока меня не отправят домой, как самую плохую ученицу в мире.

- Там даже нет раздельного обучения, - продолжил папа свои дифирамбы в честь противной, гадкой школы. Пансионата. Тюрьмы. - В твоем классе есть и девочки, и мальчики. И соседка у тебя очень хорошая. Госпожа-распорядительница школы благосклонно о ней отзывалась. Умная, спокойная девочка.

Ага. Кроме того, что она будет вынуждена выслушивать всякие глупости от этих озабоченных только одним мальчишек, так ее еще поселят с какой-нибудь жуткой зубрилой, которая длинными тоскливыми вечерами будет долбить грамматику. Сэцуке уже сейчас ее возненавидела. Директор школы, понимаете ли, порекомендовал.

- Па... - жалобно сказала Сэцуке и посмотрела на отца исподлобья ее фирменным взглядом хитрой лисички. - Па...

Ошии закончил отчет и нажал "Пуск". По синему экрану поплыли закорючки протокола безопасности. Соединение, и информация ушла. Взошло мультяшное солнце, захлопало в ладоши. Ошии закрыл и сунул машинку во внутренний карман пиджака.

- Па...

- Не смотри на меня хитрой лисичкой, - постарался быть строгим Ошии. - Ты же знаешь, что я не могу уделять тебе много внимания. Пока, во всяком случае, не могу. Надеюсь, что скоро обстоятельства изменятся, и тогда обещаю, что переведу тебя в обычную школу.

Ты же знаешь... Надеюсь... Сколько много слов, чтобы сказать "Нет". Когда взрослые хотят сказать "нет", они либо врут, либо делают из тебя такого же взрослого. Ты должна понять... Ты уже большая... Зато, когда хочется взять от этой взрослой жизни еще чего-нибудь, кроме обязанности понимать всякие взрослые глупости, то тебе сразу же говорят: "Ты еще ребенок". А между прочим, она уже лифчик носит! И имеет другие регулярные сомнительные радости женского организма. Что, почему-то, не дает ей пропуска в мир взрослой свободы.

- Ты все собрала? - спросил папа.

Сэцуке угрюмо кивнула.

- Медведя своего возьмешь?

Сэцуке опять кивнула. Угрюмо. Мрачно. Свирепо. Вот вам! Я покажу этой школе, этому приюту, этой тихой заводи для всяких прыщавых отличниц, что бывает, когда глупые взрослые решают засадить свободолюбивую Сэцуке за унылые учебники! Я им устрою! Они на коленях приползут к господину Ошии, умоляя забрать ту бомбу, которую он подложил под фундамент их тюряги.