Оксана Аболина - Конкурс Мэйл.Ру

ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

19 сентября. Понедельник. 11 дней до завершения конкурса.

Огонек экстренного вызова не предвещал ничего хорошего. Меня искала Фея. Ну да, все новости, в том числе скверные, она вечно узнавала первая. Вездесущесть Феи меня поражала. Всё знать — казалось, это ее прямая обязанность. Я включил быструю связь.

— Что случилось, Фея?

— Мы влипли, Скиталец, по уши, блин, влипли.

— Да что такое, черт побери?

— Зайди на главную страницу Мэйла, сам увидишь.

Ну, зашел. Ну, увидел. Ну да, что ни говори — мы, действительно, влипли. Въехали в трясину по самую макушку. Всю главную страницу занимала реклама конкурса «Суд общественности». Прочая информация, включая вековечную рекламу презервативов и подгузников, исчезла. Центральное место страницы занимал список первой десятки лидеров конкурса. И все мы дружно сместились в эту самую первую десятку. Правда, исполнилась наконец мечта Цыпочки, она занимала теперь второе место, а первое было — у моего друга Ветра. Вчерашняя его инициатива оказалась наказуемой. Мэйл показал, кто в доме хозяин: он или клопы. SolaAvis занимал почетное третье место, Фея — четвертое, я стоял на пятом, и это меня нимало не утешало. Никого из первой пятерки я предпочел бы не видеть на этой странице. Оставшиеся места занимали незнакомые мне ники, хотя и примелькавшиеся за последнее время. Они шли прямо за Цыпочкой, а теперь сместились немного ниже нас. В общем, Мэйл подвалил нам свинью. Попавший на главную страницу становился объектом пристального внимания всех, кто зашел ознакомиться с любой информацией, а значит, популярность его автоматически и катастрофически росла. Мы были обречены остаться на первой странице до конца конкурса, если, конечно, только Мэйл не решит, что кто-то ему неугоден больше, чем мы, и не сменит кого-либо из нас на новую persona non grata. Но это было еще не всё. Мэйл решил не останавливаться на достигнутом эффекте, он задумал лишить нас любого шанса. И даже надежды. Он не просто загнал нас в гроб, он еще и гвозди в него забил. Здоровые, надо сказать, это были гвозди.

По верху страницы двигалась блестящая красочная бегущая строка, чем-то напомнившая мне поздравлялку Длинноухого на День Рождения: ТОТАЛИЗАТОР. Я ткнул в надпись. Ну всё, приехали. Мэйл объявил ставки за наши жизни. И было уже немало народу, которые поставили на Ветра, Цыпочку и SolaAvisa. На меня ставили немногие. Первым в списке шел некий Гоша Пулькин — он бахнул в мой адрес аж сто баксов. В личной информации он писал, что это его последние деньги, и единственная надежда на то, чтобы выправить материальное положение. Гоша Пулькин был многодетным безработным. Безработным с приличным стажем и не имеющим пособия. «Ну что ж, удачи тебе, Гоша», — горько усмехнулся я. Игра администрации становилась всё более циничной и изощренной. Веселого ничего не было. Уверенность, с которой проводился конкурс, говорила о том, что безнаказанность тем, кто его организовал, гарантирована.

Я снова связался с Феей, попросил не высовываться, не предпринимать никаких активных действий на территории Мэйла, чтобы администрация больше не считала ее участником «сопротивления». Фея расстроено сообщила, что не только в нэте, но и в реальной жизни у нее масса неприятностей — ее уволили с работы. Без всякой причины, в НИИ запарка, тем не менее, ей даже не искали замену — просто выкинули, бросив, как кость собаке, обязательное выходное пособие. Я спросил, есть ли ей на что сейчас жить, но она ушла от ответа, лишь сказала, что советует мне сиииииильно экономить в ближайшее время. О том, что это стоит делать, я в общем-то и сам уже догадался. Пока я с ней общался, вторым планом сознания обдумывал, что из вещей можно продать, что сдать в ломбард, если вдруг и нас прижмет. Впрочем, я очень надеялся на защиту Хакера и на то, что мое местопребывание, несмотря на все разглагольствования Мэйла, не будет раскрыто. Возможно, что Мэйл блефует. Возможно, им никогда не найти ни меня, ни Ветра. Но тогда… кто тогда встанет под удар? Цыпочка? SolaAvis? Фея?

ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Дашка стукнулась в дверь — звонили из церкви, я снял параллельную трубку. Отец Илларион сказал, что встречался с благочинным. Тот обращался в епархию, там пытались организовать выездное заседание по делам религий. Безуспешно, Министерство Юстиции отказалось признать конкурс относящимся к церковным интересам и не приняло протест епархии. Тем не менее, некоторая надежда имеет место быть. К православным в вопросе, касающемся конкурса, присоединились другие христианские конфессии, а также иудеи и мусульмане. На религиозном форуме, который состоится в Москве во вторую декаду ноября, запланировано провести всестороннее обсуждение вопросов, касающихся конкурса Мэйл.Ру и других случаев нарушения прав человека в современном обществе. Будет вынесена религиозная оценка фактам вопиющего расхождения современной общественной морали с основополагающими принципами, лежащими в основе любой религиозной системы. Короче, в случае чего, победитель конкурса должен где-то спрятаться до ноября, когда, возможно, эта проблема будет как-то решена. Голос у отца Иллариона был необычайно печальный и усталый, закончил он тем, что настоятельно попросил меня не приходить послезавтра, в день Рождества Богородицы, в храм. Возможно, что даже и служба не состоится.

— Что случилось? — чувствуя тяжесть, сжавшуюся в упругий черный ком в желудке, спросил я.

— После твоего ухода, где-то через час, в храм ввалились сатанисты, человек семь, наверное. Искали тебя, не найдя, страшно разозлились, разгромили алтарь. К счастью, Маша, свечница, успела позвонить в МЧС. Пожар, который сатанисты напоследок хотели устроить, удалось быстро загасить. В алтаре общими усилиями навели порядок. Теперь ждем митрополита. Нужно заново освящать храм. К сожалению, он осквернен. Надеюсь, митрополит успеет сегодня-завтра освятить новый антиминс, старый изодран в клочки… К счастью, все живы, ведь кроме Маши, которая спряталась под прилавок, а потом выскользнула из храма, никого и не было.

Я чувствовал себя подавленным. Отец Илларион ни в чем меня не обвинял. Но я сам все про себя знал. Я пошел в храм без благословения, самоуправно, несмотря на недвусмысленный запрет. И вот что вышло… Я был виноват в том, что случилось. И я не знал, как загладить свою вину. Хотя народу в приходе было мало, меня даже не просили придти и помочь привести его в порядок. Я был опасен, я нес одним только своим появлением угрозу. Меня даже не мучило то, что я не нужен храму, я слишком сильно подвел своих, чтобы надеяться на то, что меня снова примут. Тем не менее, я знал, что примут, и это грызло мою совесть.