Сергей Снегов - Экспедиция в иномир
Правый согласился, что слово «робот», которого он, впрочем, не знает, хорошо описывает первосозданных вариалов. Кураки впоследствии погибли в войне с Тодом. Вместе с ними едва не погибли все вариалы, ибо программы самовоспроизводства были несовершенны, шла трагическая борьба с возникавшими уродцами. Много времени прошло, пока вариалы достигли нынешнего совершенства.
Одновременно совершенствовались и города — пускали корни в почву и, отпочковавшись на новом месте, порождали такие же города. Поселение, куда попали люди, поздней генерации, самое совершенное — Столица Страны Форм. Здесь тончайшие способы воспроизводства вариалов. В других городах четырехполые формы, а у них — семиполые. Семь полов, то есть семь цветов, естественно, дают больше возможностей совершенствования, чем примитивные четырехполые.
— У людей всего два пола — ничего, обходимся! — прервал правителя Николай.
— Ваш мир поражает меня, — прогудел Правый. Он чутко уловил в восклицании Николая несогласие с достоинствами вариалов. — Лучшие дети ведь получаются от родителей спектрально разных характеристик. Например, очень удачно сочетание фиолетового Е, красных Я с синими У, пронизанных желтыми О и оранжевыми Ю. Подбор основных и дополнительных родителей совершается по математическим формулам.
Николай опять не удержался от критического замечания:
— А почему вы не поручите этого самим вариалам? У людей воспроизводство составляет интимную потребность двух разнополых особей — мужчины и женщины. А особое влечение друг к другу, называемое любовью…
В голосе Правого зазвучало негодование. Хоть он и имел облик простого ящика, ему не были чужды бурные эмоции.
— Путешественник! Сколь же безнравственен ваш мир, если в нем распространено такое противоестественное влечение, как любовь. Ведь это может привести к тому, что для одной особи, скажем женщины, какой-нибудь единичный мужчина окажется дороже всех мужчин! А мужчина возмутительно выделит одну женщину и ей одной будет оказывать такое внимание, такую… Нет, это чудовищно!
— Наоборот, мы радуемся любви! Я даже скажу…
Я с досадой толкнул Николая:
— Перестань! Ты выводишь отца города из себя! И возможно, это равносильно тому, что сам город сотрясается всеми зданиями. Не забывай, что мы явились знакомиться с местными обычаями, а не насаждать всюду свои.
Правый долго не успокаивался — так расстроил его Николай. Он не захотел больше рассказывать об обычаях своего мира, пока не узнает природу мира людей. Я информировал его о свойствах космоса. Мои осторожные ответы подействовали на Правого еще сильней, чем простодушные объяснения Николая.
— Мне открылись истоки безнравственности вашего общества, — сказал Правый сурово. — Они в ужасающем физическом несовершенстве вашего мрачного галактического мира.
Запальчивость Правого возрастала. Как! Неужели все в мире людей обречено на вечное постоянство форм и размеров, тяготения и цвета? Это же физически неосуществимо! Лукари меняют свою форму и размер в зависимости от настроения, а разговаривают вспышками электричества — что ж, способ существования иной, чем у вариалов, но тоже естественный. Вариалы беседуют телесными трансформациями, чувства передают изменением яркости, передвигаются, становясь то тяжелыми, то легкими, — что может быть проще? А дудари, ладари, ропухи! Разве у них, в зависимости от потребностей, не меняется цвет, тяжесть, теплота, яркость, электрические потенциалы? Все живое по воле меняет свои тела — такова жизнь в их гибком мире! А мир людей — консервативное царство окаменелостей! Не только звезды и планеты, но и камни, горы, дома, машины вечно остаются, какими появились однажды! И всякое изменение их объема и формы — разрушение, а не способ существования! Какой чудовищно косный, чудовищно тесный, колючий мир!
— Я приведу как пример непереносимости вашего мира для здорового восприятия лишь такую отвратительную черту, как сходящаяся геометрическая перспектива, — с увлечением грохотал Правый. — Это же значит, что у вас видимы все существующие объекты, они лишь уменьшаются с отдалением, а не пропадают. Где бы вы ни находились, перед вами одна и та же картина звезд и планет, — до чего же надоедлив облик вашего мира! Великое многообразие вещей не раскрывается по мере приближения, а всегда на глазах. Как это вытерпеть? Сколько же многообразнее наша Вселенная! Вокруг только окружение, а что подальше — за границами видимости. Любой шаг порождает иные картины, мы непрерывно открываем новое в своем мире, а не тупо вращаемся среди неизменных вещей — разве это не в тысячу раз прекрасней? Мне кажется, ваш мир — царство иллюзий, — закончил Правый. — Вы сами говорите, что ему присущи движения и звуки, свет, силовые поля… Но на эту изменчивую внутреннюю сущность натянута маска внешней закоснелости. Никакой вариал не согласился бы жить в вашем унылом мире!
— Дело вкуса, а о вкусах у нас не спорят, — примирительно ответил Жак.
8
За порогом резиденции Правого нас повстречали сопровождавшие вариалы — торжественный кортеж сверкал всеми цветами радуги. На меня так резво бросался Иа, что даже хаоса в его движении на этот раз особенно не замечалось. Он радовался моему возвращению, словно я избежал опасности. Дружок Николая Иу вел себя гораздо сдержанней. Николай сказал мне:
— Я раньше думал, что влечение Иа к тебе той же природы, что земная любовь. Но Правый мудро разъяснил, что у них семиполость, а каждый вариал наделен однополостью, то есть светится только в одном цвете, а не полной радугой. Чем же объяснить привязанность Иа к тебе, капитан «Пегаса» Казимеж Полинг?
— Именно этим — семиполостью, — хладнокровно отпарировал я. — Во мне все цвета спектра, кроме зеленого. Зеленым юнцом я перестал быть еще в первом путешествии в космосе, а всего путешествий было шесть — четыре совершил с тобой. Совпадение — не правда ли? — если каждому путешествию присвоить особый цвет? Иа просто чувствует мою многоцветность. — Я обратился к Артуру: — Беседа с Правым была занятна, но в ней есть странность. Говорили я и Николай, несколько реплик подал Жак, а ты выдержанно молчал. Почему, Артур Хирота? Хотел бы услышать ответ не в статической логике, а по земному шаблону, когда каждый ответ адекватен вопросу.
Он засмеялся. Я уже упоминал, что это с ним бывало не часто. Но после открытия дзета—логики — так мы потом стали называть ее — и сам он переменился, и стало иным наше отношение к нему, во всяком случае, мое. Он меньше сторонился разговоров, не хмурился, не выглядел высокомерным, а я теперь понимал, что раньше он казался надменным и неприветливым от непрерывного углубления в трудные проблемы, а не от дурного характера.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});