Завацкая Яна - Союз летящих

— Действительно, случай необычный, — вежливо сказал психолог, — скажите, а что вас… вот как-то особенно задевает? Что именно в ней вам кажется неприятным?

Она пожала плечами.

— Вы знаете… даже сложно сказать. Я же говорю — она как чужая.

— Перестала воспринимать ласку, относиться к вам как к матери?

— Нет… не знаю. Я не могу сказать, что она ко мне плохо относится. Но… понимаете, я боюсь! — вырвалось у женщины, губы ее задрожали, в глазах набухла влага, — я боюсь ее. Она… слишком необычная. И как будто это не моя дочь. Мать всегда знает, что и откуда у детей берется, понимает… А откуда это у нее все — я вообще не могу понять! Начинаешь с ней разговаривать по душам… вроде бы и говорит охотно, а — ничего не понимаю! Вы знаете… мне кажется, что мою дочь подменили. Это чужой человек. Это дико звучит, я знаю, но…

— Выпейте воды, — психолог налил водички из графина, протянул женщине стакан, — мы попробуем разобраться. Успокойтесь. И пригласите сюда вашу дочь, теперь я хотел бы побеседовать с ней отдельно.

Девочка села в кресло — в противоположность своей матери, спокойная и веселая. Обычный ребенок, ничего особенного.

Черные косички, круглое, еще детское лицо. Улыбка, наверное, с ямочками. Большие глубокие темные глаза. Еще несколько лет — будет красавицей.

— Здравствуй, Алена.

— Здравствуйте, Николай Петрович, — вежливо сказала она.

— Ты знаешь, почему вы с мамой приехали сюда?

— Знаю, — ответила девочка, — мама беспокоится. Но я не знаю, как ей объяснить… Объяснить, что все в порядке, все хорошо. Я не понимаю…

Она замолчала, глядя в сторону.

— Хочешь, я скажу тебе, о чем мы говорили с мамой?

— Обо мне, наверное? — Алена взглянула на психолога.

— Да уж конечно. Твоя мама считает, что ты очень изменилась. А ты сама как думаешь?

— Ну… да… но ведь люди же всегда меняются, разве нет?

— Твоя мама думает, что ты изменилась слишком быстро и неожиданно. Понимаешь, обычно ведь видно, как человек меняется… почему… Например, маленький ребенок учится говорить. Сначала он произносит какие-то слова. Потом соединяет их в коротенькие предложения. Потом появляется связная речь. А представь, что десятимесячный малыш вдруг сразу начал бы рассказывать наизусть "Руслана и Людмилу". Как отнеслись бы к этому родители?

Алена подумала.

— Я понимаю, о чем вы.

— Как ты считаешь, то, что в тебе изменилось — это действительно необычно?

— Не знаю. Да… может быть. Или нет.

— А что изменилось в тебе?

— Вы же знаете, — сказала Алена, — мама же рассказала.

— Но мне бы хотелось узнать, как ты на это смотришь…

— Не знаю. Дело в том, что… — девочка замолчала, и во взгляде ее возникла беспомощность, — понимаете, я не помню. Ерунда какая-то. Я не могу объяснить. У меня что-то случилось с памятью, — выговорила она с трудом.

— Что именно? И когда это началось?

Видно было, что говорить ей трудно.

— Это… когда я голову разбила… ну мы полезли на чердак. И потом, когда я пришла в себя в больнице, мне сказали, что я еще говорила… была в сознании. А я ничего не помню! Вот только помню, как упала, и все.

— Это бывает. Это такой симптом бывает при сотрясении мозга. А то, что было до травмы — ты все помнишь?

— Да. Я помню. Как в лагерь приехали. Как я раньше ходила в школу.

— Бывает ведь, что человек после травмы все забывает. Даже как его зовут.

— Да, я знаю. Я помню, но… как-то странно. Как будто это было не со мной, понимаете?

— Нет, не очень. Это как?

— Ну вот как будто… Вот я помню, как мы катались с горки с девчонками. Но не могу понять, что в этом было такого… здоровского. Я помню, что играла в куклы. И тоже не знаю — зачем. Помню, что мы полезли на чердак, и сейчас не понимаю тоже — зачем.

Психолог подумал.

— То есть ты считаешь, что это связано с травмой?

— Да, — уверенно ответила девочка.

— Изменилось твое отношение к происходящему… Твои чувства в отношении многих вещей. Тебе кажется, что изменилась сама твоя личность.

— Да.

— А ты говорила маме о том, что это связано с травмой?

— Нет, — Алена покачала головой, — но ведь она и не спрашивала! Это так странно. Мне кажется, что она… она рассматривает меня как неодушевленный объект.

Психолог хмыкнул, но тут же лицо его приняло профессиональное выражение.

— А почему тебе так кажется?

— Потому что она не говорит со мной прямо о том, что ее волнует. И когда я пытаюсь с ней поговорить об этом, она старается меня успокоить… Понимаете, она относится ко мне так, как будто мне… ну года два. И я только лепечу какие-то глупости, а человеческого разума у меня нет, и всерьез воспринимать мои слова все равно невозможно.

Она подумала.

— И потом, я сама не уверена, что с травмой. Я не знаю. Может быть, и нет. Я не помню, как это началось. И когда. Просто я вдруг стала думать о жизни. Я вспоминаю это ощущение. Беспомощность какая-то. Я хочу вспомнить то, что было после того, как я упала, провалилась… и не могу. И вдруг думаю, что и до того… вся моя жизнь. Она как бы не моя. Это была не я. Я вела бы себя иначе. Это была… какая-то другая Алена, понимаете?

— Она была — плохая или хорошая?

— Нет. Не плохая, не хорошая… другая. Это была такая девочка, маленькая, любила играть, придумывать что-нибудь, школу она ненавидела, домашние задания тоже… всех боялась, считала себя маленькой и слабой… не знаю, как объяснить.

— А ты какая? Другая?

— Да. Я другая. Я не знаю, хуже или лучше. Наверное, взрослее. Хотя нет. Я чувствую, что мне двенадцать лет, не больше.

— А что тебя отличает от той Алены?

Девочка подумала.

— Не знаю, трудно формулировать. Мышление вообще. То, что для меня важно — и что было важно для нее.

— А что важно для тебя? — спросил психолог.

— Да есть много важных вещей, — спокойно ответила девочка, — достаточно посмотреть вокруг. Даже трудно понять, что важнее. Многие люди страдают. Даже в нашей стране! У нас в классе есть мальчик, его мама пьет… он плохо учится, и вообще. И у нас в доме живет одна женщина, она тоже пьет, и у нее все плохо. Но вообще многие люди страдают внутри, им больно. Это видно. Даже учителя… они страдают, и от этого злятся и портят другим жизнь. А если не только нашу страну брать, то ведь вообще на Земле много всего плохого. Столько ядерного оружия! А если какой-то сбой в технике — вся Земля может быть уничтожена. Все живое. Это же ужас! Люди во многих странах голодают. У нас хотя бы все сыты, живут в домах, имеют работу. А в других странах умирают от голода. Даже дети. Много болезней, люди от них умирают, а ведь могли бы еще жить. Я даже не знаю, что важнее — может быть, заниматься медициной, чтобы изобрести способы лечения, например, рака? Или важнее социальная сторона, изменения общества? Мне еще надо это понять. Но в любом случае, много вещей, которые волнуют. Надо этим как-то заниматься.