Роза Сергазиева - Лакуна

— Ты себе даже не можешь представить, — Хромов провел рукой по мягкой шерсти терьера. — А я ведь помню… Как было страшно одному в лифте… Как кто-то громко пел: "Ка-пи-тан, ка-пи-тан, улыбни-тесь". И еще помню, какая горячая щека у девочки, к которой я прижимался мокрым от слез лицом. Так вот кто меня спас! Так вот как она меня называла — Со-лнышко, — прошептал Денис, сладко засыпая, словно превратился на мгновение в пятилетнего мальчика.

Глава 10

Окончательно освоившийся на новом месте Джин гонял по комнате вчерашний подарок. Мяч летал от стены до стены, и в какой-то момент, следуя теории бутерброда, наконец, "упал маслом вниз" — попал Денису прямо по лбу. Парень тут же вскочил с тахты, поймал прыгающего от восторга пса и хотел проучить "рыжую, наглую морду". Но вдруг понял, что наоборот должен брать с собаки пример. Нет, не скакать за мячом как неразумный младенец, а заняться чем-то знакомым, обычным. Привычка в замкнутом мире, в который их двоих занесло, как соломинка для утопающего — за нее можно зацепиться, чтобы не сойти с ума. Так: зубы чистить не надо, хлопья с молоком жевать не требуется, ну если только изобразить, что двигаешь челюстью. Джин покорно сидел на полу и наблюдал за сложным мыслительным процессом хозяина.

— Гав, — решил подсказать пес. Почему человек такой непонятливый? Пришлось повторить более настойчиво: — Рр-гав!

— Да, это выход, — наконец, обратил на собаку внимание Хромов и взял в руки поводок: последние пару лет каждый день для них начинался с утренней прогулки. Традиция — страшная сила. — Вот только куда пойдем? Хотя есть одно место! Предлагаю проведать деревянную прищепку на нашем балконе!

У лестницы пес нервно затопал лапами. Хозяин никогда не водил Джина на собачью площадку, пес не бегал по бревну, не перепрыгивал через барьер, даже на свой третий этаж они возвращались лениво, на лифте. И вдруг — взбираться по каким-то хлипким дощечкам? Но Денис не заметил скулящего взгляда друга, потянул за поводок и сам стал подниматься наверх. Джин тяжело вздохнул и плюхнулся пузом на ближайшую перекладину, подтянул задние лапы, положил морду на следующую ступеньку. Через несколько пролетов дело пошло веселее, пыхтя и сопя, пес все же преодолел препятствие и, вырвавшись на свободу, побежал изучать новое пространство.

Хромов устроился удобнее на стремянке и прильнул к отверстию в стене: родная (да, уже можно сказать именно так!) прищепка встретила его легким покачиванием. Лана вчера предлагала послушать улицу, но Денису не повезло — снаружи было тихо. Вот и сейчас никто не галдел во дворе. А если воспользоваться носом? Освобождая легкие, парень с силой выдохнул воздух, поднял голову и только потом глубоко вдохнул. Рецепторы уловили смесь центра Москвы: немного автомобильной гари, настоянной на прелых листьях. Малоприятный запах, зато запоминающийся.

— Отдай, отдай, дурацкая собака, — раздался раздраженный голос за спиной.

— Р-р-р, — прозвучало в ответ знакомое рычание, которое могло привести к неприятным последствиям.

Требовалось немедленно погасить конфликт, и Хромов, спрыгнув на пол, влетел в соседнюю открытую дверь.

Джин, изучив подробно периметр второго этажа, вернулся к стремянке, но, увидев, что хозяин по-прежнему ностальгирует под потолком, смело ткнулся в ближайшую створку. И обнаружил там пожилую женщину, которая, держала в руках карандаш, собираясь его поточить. О, что такое карандаш Джин знал с щенячьего возраста. Тонкие деревянные палочки можно не только весело катать по полу, но особенно приятно перегрызать, издавая ни с чем не сравнимый по громкости хруст. И пес, встав на задние лапы, вырвал у женщины карандаш.

— Фу, как не стыдно, — схватил собаку за ошейник подоспевший Денис.

И буквально из пасти вытащил еще целую деревяшку.

— Ручки шариковые в лакуне не пишут, — зачем-то стала объяснять Мила Евгеньевна; высокая прическа на ее голове выглядела как всегда безукоризненно. — Паста не проталкивается. Приходится карандашами. И хорошо, их очень много. Мне в тот год наряд на письменные принадлежности к 1 сентября неожиданно в начале лета выдали: краски, пластилин, ластики, тетрадки. На все группы. И как же я переживала, что запасы внезапно исчезли. Когда начался учебный год, мне в новой заявке отказали. Пришлось к родителям за помощью обращаться. Зато теперь наши возможности безграничны! Но это не значит, — пригрозила она Джину, — что можно госсобственность безнаказанно транжирить.

Когда, наконец, безумный день 20 июня закончился, многочисленные бумажки заполнены и подписаны и из детского сада ушли посторонние: милиция, представители районного отдела образования, инструктор из райкома партии, — Крон заперлась в своем абсолютно пустом кабинете. Она обязана принять правильное решение. По тому, как следователь ей задавал вопросы, заведующая поняла, что в странной краже, случившейся в детском саду, обвиняют, прежде всего, ее саму. Нет, не в том, что она украла у детей кровати и одеяла, а у своих сотрудников зарплату, а в том, что не смогла правильно организовать охрану. Исчезнувший сторож Петр Петрович — поддающий житель соседнего дома, которого она взяла на работу по просьбе матери одного из воспитанников — тому подтверждение. Скорее всего, мужика уговорили за бутылку открыть дверь. Еще и денег подкинули. Теперь он на радостях гуляет где-нибудь далеко от столицы. А ей отвечать. Инструктор райкома уже намекнул, что подготовит материалы — происшествие должны рассматривать на бюро. А это ой как чревато! Времена на дворе после смерти Брежнева резко переменились. Идет андроповская чистка, борьба за порядок и дисциплину. В московских магазинах проходят рейды. Проверяют документы у покупателей: почему в разгар дня находитесь не на работе. Истории одна страшнее другой гуляют по городу. Знакомая знакомой Милы Евгеньевны, которая в научном институте диссертацию писала, поехала в командировку в Краснодар. Для москвичей служебные поездки — спасение: полки в столичных магазинах пустые, за любой ерундой выстраиваются часовые очереди, а в провинции еще можно, например, детский трикотаж какой прикупить. Так вот знакомую в продмаге задержали. Мол, если и в командировке, то обязана находиться по месту назначения. Составили бумагу, отправили на службу, и женщину уволили. Еще и трудовую книжку испортили, вписав выговор. С "волчьим билетом" ей не то, что диссертацию защищать, на работу приличную устроиться не дадут.

А тут выговором не отделаешься, сокрушалась Мила Евгеньевна. Самое страшное: вместе с сейфом испарился и ее партбилет, который она заботливо хранила в чугунном шкафу. За утерю красной книжицы, да еще и за халатность могут и из членов КПСС выгнать. А значит — конец всему. Плохо ли хорошо, но она достигла в своей жизни чего-то, из незаметной учительницы младших классов доросла до директора детского дошкольного учреждения. Только потому, что вступила во время в партию. Короткая строчка в личном деле давала массу преимуществ. Например, возможность иногда ездить за границу. Она уже побывала в Болгарии, на Золотых песках, и на курорте в Карловых Варах. Причем бесплатно, потому что каждый раз оформлялась руководителем группы. Потом, конечно, приходилось писать нудные отчеты: кто как себя вел, кто посещал ночные клубы или активно знакомился с местным населением; кто продал привезенную из дома дрель на рынке, чтобы заработать валюты больше, чем ее разрешалось ввозить; кто покупал подозрительно много товаров одного наименования — верный признак, что человек собирался, вернувшись домой, спекульнуть и тем самым оправдать поездку. Но Крон старалась краски не сгущать, и, как настоящая учительница, про каждого члена группы писала и что-нибудь хорошее. Чтобы сгладить общее впечатление. Но если красную книжицу отнимут, прощай престижная руководящая должность, заветные и так ожидаемые поездки за рубеж.