Сергей Синякин - Злая ласка звездной руки (сборник)

Бородатый караванщик, вышедший в зал, некоторое время стоял в недоумении и удивленно вглядывался в закончившего трапезу скульптора. Недовольный проявлением столь явного внимания к своей персоне Агафон уже хотел цыкнуть на дерзко глазевшего перса, но, взглянув на караванщика более внимательно, узнал его и едва не подавился воздухом. Агафон Критский съежился, стараясь казаться незаметнее, по-птичьи завертел черной круглой головкой по сторонам в поисках какой-нибудь защиты и, не найдя таковой, резко снялся с места и попытался шмыгнуть мимо торжествующе ухмыляющегося караванщика.

— Грек, значит? — Караванщик довольно ловко ухватил скульптора за шиворот. Только подбитые гвоздями крепидисы Агафона мелькнули в воздухе.

— Пустите! — сдавленно сказал Агафон, с ужасом глядя в красное лицо караванщика. — Обознались вы. Грек-то я грек, но не тот, о ком вы думаете! Скульптор Агафон я… С острова Крит, значит…

— Скульптор? — Караванщик, продолжая удерживать собеседника на весу, удовлетворенно усмехнулся. — С острова Крит, говоришь? Обознался я, говоришь?

— Обознались, — подтвердил Агафон. — Спутали вы меня с кем-то! Меня все время с кем-то путают! Вот в лидийском порту зуб по ошибке выбили! Отпустите меня!

Караванщик раздвинул в тяжелой ухмылке бороду. Перепуганный Агафон закрыл глаза и к своему изумлению вдруг услышал уже совсем было забытую им русскую речь.

— Я тебя, Степан Николаевич, спутать ни с кем не могу. Мне твоя Аллея Цезарей иной раз по ночам снилась… Закрою глаза и вижу белые бюсты! Что ж ты тогда от нас смылся? И денежки с собой прихватил, скотина! Оставил нас без единой лепты!

Скульптор Агафон обвис в крепких руках караванщика.

— Иван Семенович! — задохнулся он. — Ну, виноват! Гермес попутал!

— Сказал бы я, кто тебя попутал! — гневно сплюнул Софоний. — Нет, не ждал я такой встречи. Надеялся, что встретимся, но что вот здесь и вот так!..

Он поставил скульптора на каменный пол. С такой силой поставил, что одновременно звякнули зубы и крепидесы Агафона.

— Мы чуть с голода не сдохли! — буркнул он.

— Так ведь не сд… э-э-э… Все живы, здоровы! — попытался улыбнуться его собеседник. — Ты не представляешь, Иван Семенович, как я рад тебя видеть! Там ведь, в Греции, греки одни, поговорить толком не с кем… Соскучился я по всем вам! Ты мне скажи, что-нибудь про остальных слышал?

Посетители, заметив, что ссора грека и караванщика дальнейшего развития не получила, вновь вернулись к столам. В углу начали громко биться об заклад, споря, набьет ли караванщик морду греку или так все миром и завершится. Видно было, что спор нарочито ведется на повышенных тонах: таким нехитрым способом спорщики надеялись побудить караванщика к более активным действиям.

— Ишь… грек! — уже более спокойно сказал Софоний. — Ладно, пошли за стол. Ставь два кувшина вина… Только филадельфийского не бери, у них в прошлом году урожай винограда неудачным был, а в этом вообще лоза не удалась!

Агафон Критский замялся лишь на секунду.

Видно было, что жадность и скаредность в нем боролись со страхом перед караванщиком. Победил, разумеется, страх. Кидаренок услужливо принес кувшины, с завистью поглядывая на новый головной убор караванщика. Заметив его взгляд, Софоний показал хозяину постоялого двора кулак, снял шапку, свернул её и сунул за пазуху. Кидаренок скорбно вздохнул.

Бывшие товарищи выпили вина.

— Сам-то ты как? — спросил Софоний, тяжело разглядывая собеседника. — Картины малюешь или другим делом занялся?

— Иван Семеныч, — всплеснул руками Агафон Критский. — Да какие здесь картины? Барельефы еще, может быть… Не пишут здесь картин, больше скульптурами балуются. Вот и я пристроился… Есть там такой… Филаретом зовут. Я тебе честно скажу, редкая бездарность. Но связи! — Агафон выразительно почмокал. — Да что мы обо мне, — неискренне спохватился он. — Ты мне про мужиков расскажи. Кто где? Чем заняты? Не бедствуют?

— Не бедствуют, — сказал Софоний. — Хотя ты, Степа, и пытался нас по миру пустить… Зевс тебе судья! Только ты учти, не все такие гуманисты вроде меня. Другие могут к тебе совсем по-иному отнестись. А кое-кто при хороших постах много тебе неприятностей доставить может. Вон Федор Борисыч — он и здесь прокуратором устроился. Ходит, понимаешь, в белом плаще с алым подбоем, в Мастера и Маргариту играется… Да и Иван Акимович неплохо в местном Синедрионе пристроился. Такой стал, лишний раз через губу не плюнет… Взятки, говорят, такие берет, что в Кремле позавидовали бы! Да и Мардук, Онгора который, он здесь халдейским магом заделался, я тебе скажу, здесь тоже неплохо устроился. Оракулом работает, в авторитете у местного населения.

— А Первый наш как? — поинтересовался Агафон, торопливо прильнув к чаше с вином. Видно было, что рассказ Со-фония ему не слишком понравился. — У него все хорошо?

Софоний хмыкнул и налил себе вина.

— Вот у него как раз все и плохо, — сказал он. — В узилище наш Митрофан Николаевич. На. Пасху его взяли. Теперь суда ждет. Но я думаю, ничего хорошего ему не светит. Тут ведь колоний усиленного режима нет, тут запросто — либо на крест, либо в рабы продадут. Да что я тебе лекции читаю? Ты и сам все не хуже меня знаешь! Евангелие-то почитывал? Про тебя ведь говорили, что ты там, — Софоний сделал рукой неопределенный, но понятный обоим жест, — к баптистам заглядывал.

Агафон Критский помолчал, обдумывая услышанное. Сейчас он был совсем прежним учителем рисования бузулуцкой средней школы, только беретика на нем не было. Да, большая потеря для хозяина постоялого двора, уж такого экзотичного головного убора Кидаренок ни за что бы не упустил.

— А за что его в узилище? — осторожно поинтересовался Агафон. — Украл чего или… — он порозовел личиком, — не дай Зевс, за прелюбодеяния его?

— Голодной куме… — вздохнул Софоний. — Тут такое дело… царем Иудейским он себя объявлял… Построение Царствия Божьего в отдельно взятой Иудее проповедовал!

— Это… Он что, с ума сошел? Да за такое даже у нас, в Греции, не помилуют. Поступят, как с Прометеем, если не хуже!

Софоний вздохнул.

— У нас в Греции… Быстро ты, Степан, греком заделался! Не знаю, как у вас с Прометеем поступали, может, все это вранье чистое, мало ли греки мифов придумали! Это ведь как орла надо было выдрессировать, чтоб он каждое утро говеться прилетал! А вот Митрофану Николаичу полной чашей отмерено будет. Тем более историю вспомни и сам прикинь, кого на Голгофе распяли!

— Да ты что?! — ахнул Агафон. — Ты думаешь, что наш Николаич — это он? Ни фига себе! Может, ошибка какая? Все-таки ты его не один год знал, он у тебя, что говорится, с руки харчился. Нет, Иван Семеныч, не может этого быть! Ты сам прикинь, ну какой из него Сын Божий!