Валерий Пискунов - Преодолей пустоту

Я искал белку, точно разгадку. Несколько раз обошел старую сосну, покурил на пятачке, вытоптанном в снегу ногами Кyрка,- так долго и терпеливо ждал он момента...

Я вглядывался в копчик той ветки, на которой он снял белку, соображал: если Курок ловит момент наипредельной красоты, то не садизм ли это? Почему он решил, что, лишая этот мир выпуклости, многомерности, он тем самым сохраняет его красоту? И, наконец, что станет с, людьми без ежедневного удовлетворения ею?!

Сам по себе мир прекрасен? Вообще? Или только в осмыслении? Догадка пронзила меня: Курок ищет наивысшей красоты, чтобы подтолкнуть ее к уродству! О, как никогда, почувствовал я хрупкость прекрасного!..

Однако после некоторого размышления я подумал, что все, может быть, не так и страшно. Если Курку приходится ждать мгновения, значит, его космическая пушка срабатывает только в определенный момент наивысшего проявления красоты. И, значит, в моей власти остановить его.

Соблазн остановить мгновение на себе! Только однажды я испытал нечто подобное -когда одна моя фотография прошла по интервидению. Она была на экране каких-нибудь две-три секунды, но эти две-три секунды миром владел я! Стать живым шедевром... Могущественным, как человек-невидимка...

Мне представлялся черный объектив вселенной, нащупывающий на этой обыденной, измельченной Земле одного человека, один смертный шедевр, одушевлённый великим пониманием Мгновения,-и объектив упирается в меня. Звезды меркнут, воцаряется космическая ночь, а затем вспышка - над миром всходит новое солнце, на листьях деревьев рисунок моего профиля, облака меняются силой моей мысли, я царю надо всем живым на веки вечные... И уж ей сам бог велел быть частью моей красоты!

В окна Курковой комнатки можно было заглянуть только с какого-нибудь дерева. Нехотя взобрался я по холодному стволу.

Курок сидел, боком к окну, вроде читал, на столе стояли неизменный прозрачный чайник и... два стакана. Занятно.

В верхнем маленьком окошке мансарды тоже горел свет. Эх, если бы заглянуть в другое окно, которое обращено к склону,-можно было бы увидеть, кто там.

Но вот в мансарде свет погас, и в комнаку спустилась тьма.

От зависти дух захватило. Все злопакостное пришло на ум - и о силе горбунов, и о страсти женщин к уродам...

Она присела на подлокотник кресла и наклонилась к Курку. Потом вскинулась и пошла разливать чай. Я видел краем глаза ярко-зеленый аквариум, подавлял внезапный страх.

Огляделся - вокруг было пустынно. Но не сидеть же здесь, пока кто-нибудь из гуляющих не наткнется на меня.

Они пили чай, говорили. Она отставила стакан, опять присела на подлокотник, Курок был какой-то скованный, сидел в кресле и задирал голову, словно просящий есть птенец. Она поднялась, быстро оделась и вышла.

Царапая обмерзшие руки, я съехал с ледяного ствола и побежал в тень дома.

Луна была полной, яркой до синевы, и от этого видны были только рельефные тени. И сколько я ни всматривался в еe, пробегающей мимо, лицо, ничего подозрительного не разглядел. Злорадная радость наполнила сердце.

Продрогший, но согреваемый страстным желанием покончить с мучительными сомнениями cегодня же ночью, дотянул я до одиннадцати. Когда с дерева заглянул в комнатку, Курок, сломлепно уронив голову на подлокотник, спал.

Обойдя дом и поднявшись по склону до уровня большого окна мансарды, я нащупал в кармане нож. Кое-как взобрался на узкий бетонный заборчик, трясущимися, онемевшими руками ощупал металлическую раму, в ярком свете луны увидел в стекле свое темное отражение, сверкнувшие белки...

Хотелось мне делать то, что задумал, или уже нет? Но я представил себе рожу горбуна, когда наведу на него его же пушку: не желаете ли сыграть в двухмерный ящик?

Я поддел ножом раму и поднял. Закинул ногу одну, вторую и сел на подоконник. Уставшее сердце мешало, но я видел себя со стороны- ловкий, сильный, несущий освобождение ей и всему человечеству. Я оттолкнулся и прыгнул. Ударился коленкой обо что-то, и от боли в голове произошло короткое замыкание.

Через пару секунд я очнулся - все окeй, приземлился тихо, как и полагается ловкому и сильному. Яркий, как будто солнечный, свет луны падал из окна. Я не знал еще, на что решусь, и отдался на волю случая.

Обошел мастерскую, уставленную белыми ширмами. Вот и фотоаппарат на треноге. Гипнотическая ночь. Я включил ряд ламп, овеваемый восторгом и предчувствием. Отчаянная решимость не пьянила - я видел себя со стороны трезвым оком фотообъектива. "Ну?"спрашивал он, и я гордо отвечал: "В любой момент".

Я взвел автоспуск и шагнул к стенке.

После щелчка обрадовался: если это предстоит на самом деле, то совсем не страшно.

Мне стало легко. Тело колебалось от волнения и ветерка. В щель двери я вышел на лестничку. Спустился, вошел в комнатку, отталкивая любопытных перламутровых рыбок, стал кружиться меж податливой мебели. Через стекло увидел расплюснутую физиономию Курка- он шлепал ладонями и таращился. Я проскользнул и мимоходом показал ему, как дети, фотокомбинацию из трех пальцев. Расхохотался, увидев, как на стук по стеклу кинулись рыбки, сгрудились волнующимся табунком Курок отпрянул.

Я отвлекся от прыгающей через всю комнату белочки и в щель входной двери вышел в яркий, к зениту вытянувшийся мир. Восторг трогал душу. Лучи яркого света волновали тело. Вертикальная снежная даиь манила радужным, слoвно на краю зеркала, солнцем. И, оставляя на похрустывающем снегу узкие, как от коньков, следы, я пошел-полетел вдаль.

Пропали птицы, словно тени.

Сады осенние пусты.

И между веток и листвы

плоды мерцающей вселенной.

Вот наступает скорый вечер,

звездами осеняя ночь,

стремительного дня предтеча,

всеразмязчающая мощь.

Ночное сердце бьется птицей,

и замирает, и кричит.

А время призрачное длится,

рассвет предутренний сквозит.

А время призрачное длится,

и бьются крылья в пустоту...

Вот так подрезанная птица

все время помнит высоту.

LUPUS AMICUS[Волк друг (лат.).]

Sic transit gloria... lupi

[ Так проходит слава... волка (лат.),]

К. Л о p e H ц

Огромная ромашка стадиона. Посреди поля - башня вибромаяка.

Море народу. Гул и гром репродукторов.

Ровными рядами - спортивные гравилеты...

Группки спортсменов, ждущих конца жеребьевки...

Что ж, я уже ветеран в этих соревнованиях.

Теперешний мой забег последний. И может быть, поэтому я все-таки нервничаю. Не хочется уходить с поражением.

Я оглядываюсь. Настоящих соперников, опытных "проходчиков", мало. Но ведь никогда не знаешь, чего ждать от молодых. Это все, как говорится, "черные лошадки", трудно угадать, на что они способны.