Пол Андерсон - Печаль Гота Одина

Вчетвером они уединились в помещении, где могли разговаривать, не опасаясь быть подслушанными. Короткий зимний день заканчивался, и на дворе смеркалось, но внутри было светло от ламп. От жаровен исходило тепло, но люди кутались в меха, а изо ртов у них вырывался белый пар. Помещение поражало богатством обстановки: римские стулья, стол с жемчужной инкрустацией, шпалеры на стенах, резные ставни на окнах. Слуги принесли кувшин с вином и стеклянные стаканы. Снизу, через дубовый пол, доносились шум и веселые крики. Сын и внук Скитальца потрудились на славу, приумножая богатства своего рода.

Тарасмунд, хмурясь, провел пятерней по нечесаным русым кудрям, погладил короткую остриженную бороду и повернулся к гостю.

— Нас пятьсот человек, и мы хотим посчитаться с королем, — проронил он, ерзая на стуле. — Его последняя выходка переполнила чашу терпения. Мы потребуем справедливости. Если он откажется, над крышей его дворца взовьется красный петух.

Он, разумеется, имел в виду пожар, восстание, войну готов против готов, кровавую бойню и смерть.

В полумраке, который царил в комнате, выражение лица Скитальца разглядеть было отнюдь не просто.

— Расскажите мне, что он сделал, — проговорил гость.

Тарасмунд отрывисто кивнул Рандвару.

— Давай, паренек, и ничего не утаивай.

Тот судорожно сглотнул, но ярость, которая бушевала в его душе, помогла ему справиться со смущением. Стуча себя кулаком по колену, он повел свой рассказ.

— Знай, господин — хотя, сдается мне, тебе это давно известно, — что у короля Эрманариха есть два племянника, Эмбрика и Фритла. Они — сыновья его брата Айульфа, который погиб в сражении с англами далеко на севере. Когда Эмбрика и Фритла подросли, они стали славными воинами и два года назад повели отряд на аланов, которые заключили союз с гуннами. Возвратились они с богатой добычей, ибо разыскали место, где гунны прятали дань. Эрманарих объявил, что по праву короля забирает всю добычу себе. Племянники не соглашались; ведь с аланами бился не король, а они сами. Тогда он позвал их к себе, чтобы переговорить обо всем еще раз. Братья поехали к нему, однако, не доверяя королю, укрыли сокровища там, где ему их было не найти. Эрманарих обещал, что не тронет их и пальцем, но, едва они приехали, тотчас приказал схватить их. Когда же племянники отказались поведать, где схоронили сокровища, он сперва велел пытать их, а потом убил и послал на розыски своих воинов. Те вернулись ни с чем, но сожгли дома сыновей Айульфа и зарубили тех, кто в них был. Эрманарих заявил, что заставит слушаться себя. Господин, — воскликнул Рандвар, — где тут правда?

— Так уж заведено у королей, — голос у Скитальца был такой, словно его устами говорило железо, обретшее вдруг дар речи. — А как ты оказался в этом замешан?

— Мой… мой отец, который умер молодым, тоже был сыном Айульфа. Меня воспитали мой дядя Эмбрика и его жена. Я отправился на охоту, а когда пришел обратно, от дома осталась лишь куча пепла. Люди поведали мне, как воины Эрманариха обошлись с моей мачехой, прежде чем убить ее. Она… была в родстве с Тарасмундом. Вот я и пришел сюда.

Он скорчился на стуле, стараясь не разрыдаться, и одним глотком выпил вино.

— Да, — произнес Тарасмунд, — Матасвента приходилась мне двоюродной сестрой. Ты знаешь, в семьях вождей приняты браки между родственниками. Рандвар — мой дальний родич, однако и в его, и в моих жилах течет частичка той крови, которая была пролита. Так случилось, что ему известно, где находятся сокровища. Они утоплены в Днепре. Нам нужно благодарить Вирд, что она отослала его из дома и уберегла от гибели. Завладев тем золотом, король окончательно распоясался бы и на него совсем не стало бы управы.

Лиудерис покачал головой.

— Не понимаю, — пробормотал он, — все равно не понимаю. Почему Эрманарих повел себя так? Может, он одержим демоном? Или просто безумен?

— Думаю, ни то ни другое, — отозвался Тарасмунд. — По-моему, он слишком уж прислушивается к тому, что нашептывает ему на ухо Сибихо, который даже не гот, а вандал. Но — слышит тот, кто хочет слышать. — Он повернулся к Скитальцу. — Ему все время мало той дани, какую мы платим, он затаскивает в свою постель незамужних женщин, желают они того или нет, — в общем, всячески издевается над людьми. Сдается мне, он намеревается сломить волю тех вождей, которые осмеливаются перечить ему. Если этот поступок сойдет ему с рук, значит, он одолел нас.

Скиталец кивнул.

— Ты, без сомнения, прав. Я бы добавил только, что Эрманарих завидует власти римского императора и мечтает о подобной для себя. А еще он слышал о распре между Фритигерном и Атанариком, поэтому, должно быть, решил заранее покончить со всеми возможными соперниками.

— Мы требуем справедливости, — повторил Тарасмунд. — Он должен будет заплатить двойную виру и поклясться на Камне Тиваса перед Большим Вече, что будет править по древним обычаям. Иначе я подниму против него весь народ.

— У него много сторонников, — предостерег Скиталец. — Поклявшиеся в верности, те, кто поддерживает его из зависти или страха, те, кто считает, что готам нужен сильный король, особенно теперь, когда гунны шныряют вдоль границ и вот-вот перейдут их.

— Да, но на Эрманарихе ведь свет клином не сошелся, — вырвалось у Рандвара.

Тарасмунд, похоже, загорелся надеждой.

— Господин, — обратился он к Скитальцу, — ты победил вандалов. Покинешь ли ты свою родню в канун предстоящей битвы?

— Я… не могу сражаться в ваших войнах, — ответил Скиталец с запинкой. — На то нет воли Вирд.

Помолчав, Тарасмунд спросил:

— Но ты хотя бы поедешь с нами? Король наверняка послушает тебя.

Скиталец откликнулся не сразу.

— Хорошо, — промолвил он. — Но я ничего не обещаю. Слышишь? Я ничего не обещаю.

Так он оказался, с Тарасмундом и другими, во главе многочисленного отряда.

Эрманарих не имел постоянного места проживания. Вместе со своими дружинниками, советниками и слугами он ездил от дворца ко дворцу. Молва уверяла, что после убийства племянников он направился в пристанище, которое находилось в трех днях пути от Хеорота.

Те три дня весельем не отличались. Укрывший землю снег хрустел под копытами коней. Небо было низким и пепельно-серым, а сырой воздух застыл в неподвижности. Дома под соломенными крышами, голые деревья, непроглядный мрак ельников, — разговоров было мало, а песен не слышалось вообще, даже вечерами у костров.

Но когда отряд приблизился к цели, Тарасмунд протрубил в рог и всадники пустили коней в галоп.

Под топот копыт и конское ржание тойринги въехали во двор королевского пристанища. Их встретили дружинники Эрманариха, вряд ли уступавшие им числом; они выстроились перед дворцом и наставили на незваных гостей копья.