Александр Зорич - Топоры и Лотосы

– Не вполне.

– У вас таких много?

– Предостаточно, – я через силу ухмыльнулся, на самом деле мне было тошно.

– Пожалуй, вы можете выиграть войну, – рассудительно заметила Ресту-Влайя. – И все-таки, ответь: на меня еще нападения будут?

– Не могу тебе сказать. Думай сама.

– Я понимаю. Сейчас ты огорчен гибелью своего товарища и не хочешь говорить. Можешь оплакать его.

Я не возражал.

Он все-таки был моим солдатом. Проклятая война.

В этой истории с Байонсом было много странного. Можно сказать: сплошные странности. Но, поразмыслив, я пришел к выводу, что полковник разведки в моем лице может все. Даже объяснить необъяснимое.

Первая причина, по которой Байонс-активант мог превратиться в Байонса-человека, была тривиальной: окончание отпущенного времени стабилизации Кванта Аль-Фараби. Величина это произвольная, регулировать ее наши биотехнологи так толком и не научились. То есть можно было предположить, что охлаждение Байонса случайным образом пришлось на те самые секунды, когда Ресту-Влайя размахивала топором. И никакой причинной связи между этими событиями нет.

Вторая гипотеза основывалась на том, что причинная связь есть. Выстрел из лучемета на максимальной мощности, удар топора и (вот что важно) контакт Байонса-активанта с моим кольцом-катализатором на железке топора – роковыми стали именно эти события все вместе или какое-то одно из них.

Пока я размышлял и копал могилу, Ресту-Влайя занималась вот чем. Она с видом следователя из военной прокуратуры разгуливала по, так сказать, месту происшествия и что-то вымеряла. И шагами, и лазерным дальномером. Еще она внимательно рассматривала глубокие звездообразные ожоги, оставленные на стволах деревьев шаровыми молниями.

Наконец она остановилась прямо надо мной и осведомилась:

– Это что за ямка?

– Могила.

– Вспомнила. Вы хороните своих в земле. Руками ты будешь копать до зимы.

– У высокородной есть другие предложения?

– Если бы работал лучемет, были бы. Но я тебе и без лучемета помогу.

Она вытащила из своего костюма приборную панель, при помощи которой собиралась управлять шаровыми молниями.

– Не жалко?

– Игрушка. Дома таких много.

Ее импровизированная лопатка оказалась на удивление производительной. Мы управились довольно быстро. Правда, могила получилась неглубокой и ее сразу залило водой.

– Мой синтезатор тоже можно похоронить, – некстати брякнула она.

– У меня нет настроения для шуток.

– Ты не понял. Нам теперь нечего есть. А тебе скоро станет нечем дышать.

– Боже мой...

Мне на мгновение показалось, что вот, вот она, ирония судьбы! Байонс все-таки убил меня, полковника-предателя, хотя вовсе и не так, как рассчитывал. Что ж, то-то его душа посмеется.

И тут же, подумав о Байонсе, я осознал, что его останки – это не только тело, но еще и скафандр!

А в скафандр встроен фильтр, который способен жрать местную углекислоту хоть целую неделю, выдавая вполне сносный воздух – правда, почти без азота, но кому он нужен?.

При первом, поверхностном осмотре, я обратил внимание только на то, что скафандр Байонса располосован осколками. Мой сержант, судя по всему, успел надеть кольцо-катализатор, будучи уже тяжело ранен. (Применительно к активанту корректнее сказать – поврежден.)

К счастью, его фильтр, в отличие от моего, оказался цел и невредим.

– Вот эта штука поможет мне дышать, – сказал я Ресту-Влайе.

– Судьба тебя любит.

– Тебя тоже.

Я имел в виду, что выстоять против активанта это нечто большее, чем везение.

Поняла она меня или нет – не знаю.

Когда мы похоронили Байонса, Ресту-Влайя прикоснулась к моему локтю и сказала:

– Я все проверила. Ты был прав. Твой солдат действительно имел возможность убить меня.

– Стал бы я врать.

– Выходит, ты спас мне жизнь. Зачем?

– Это невозможно объяснить. Единственное, что могу тебе сказать – не от большой любви к тойлангам.

– Хорошо. Давай отдохнем четырнадцать тиков и пойдем дальше.

– Годится.

Не глядя под ноги (везде были лужи, выбирать не приходилось), я лег на спину и сладко потянулся. Ресту-Влайя последовала моему примеру.

Я лежал сперва с открытыми глазами, потом прикрыл их, потом начал впадать в блаженную дремоту. Но полноценно отдохнуть Ресту-Влайя мне не дала.

– Хочу спросить, – сказала она.

– Изволь.

Я приподнялся на локте.

– Что это такое?

Она похлопала себя по поясу. Там в числе прочих трофеев висел мой инъектор.

Все военные знают наизусть правила поведения в плену у инопланетян. Разрешается назвать свое имя, пол, биографические и биологические данные (например: дышу кислородом, питаюсь молоком). Разрешается говорить на общие темы, выставляющие Сверхчеловечество миролюбивой и толерантной расой. Все, что касается вооруженных сил – секретно. Технология – секретна. И еще: история человечества до двадцать второго века – секретна.

Вопрос Ресту-Влайи насчет инъектора был явно технологическим. Отвечать на него я вроде бы не имел права.

Ну а с другой стороны – невежливо отказываться от беседы. Невежду тойланг и пристрелить может.

– Это устройство предназначено для того, чтобы вводить в кровь различные химические препараты, – ответил я.

– Целебные?

– Да... Целебные.

– Чувствую, ты говоришь неправду, – с этими словами Ресту-Влайя сняла инъектор с пояса и взвесила его на своей шестипалой ладони.

– Ты проницательна. Я сказал неправду.

В разговоре с тойлангами главное – всегда признавать свои ошибки. И побольше лести!

– Скажи правду.

«Подумаешь, инъектор! Да это любому тойлангскому эксперту по землянам известно! Никакой тайны не выдам, если объясню», – решил я.

– При помощи этого устройства я потребляю новостные пилюли. Новостные пилюли – это...

Я объяснил.

Ресту-Влайя задумчиво хрюкнула. У тойлангов две обонятельные ноздри расположены там же, где у человека, а еще две ноздри – атавистические – на затылке. Они служат для охлаждения мозга. Ими-то задумавшийся тойланг и похрюкивает.

– Неясно. По-моему, снова уклоняешься от правды. Как молекулы могут превращаться в мысли?

– Не в мысли, (дурочка – прибавил я про себя), а в образы! Точнее даже так: импульсы, которые идут по нервам от органов чувств...

Я говорил довольно долго – насколько мне хватило познаний в биохимии и тойлангском языке.

– Теперь ты говоришь правду, – признала Ресту-Влайя и, подумав еще немного, добавила:

– А не лучше было бы прочесть книгу вместо того, чтобы вводить себе в кровь такой опасный препарат?

– Книгу надо еще написать, а пилюли наша техника синтезирует автоматически. В книге не будет ничего, кроме текста, а в пилюлях есть звук, зрительные образы, осязание, обоняние...