Александр Громов - Защита и опора

- Продвинутый представитель высшей расы изучает людей, - кивнул Фома. Человечество мечтало о контакте с иной цивилизацией, а получило взамен одиночку-экспериментатора. Вся их цивилизация - слишком жирно для нас, рылом не вышли, а наша для них - неинтересна, потому что примитивна. Один только чудик и нашелся... Слыхали, знаем. Георгий Сергеевич, дорогой вы мой, это очень старая гипотеза.

- Но ведь не опровергнутая?

- Не опровергнутая.

- Тогда думайте над нею! У вас хорошая голова, вот и пустите ее в дело! Ищите, делайте выводы, сомневайтесь - что угодно, только ни в коем случае не верьте безоглядно...

Он еще что-то говорил, а Фома, кивая в такт, старался не морщиться и думал о том, что школьный учитель - больше диагноз, чем профессия. Ему хотелось сказать: "Георгий Сергеевич, я не школьник, не юнец прыщавый с рэпом в голове и зудом в гениталиях, мне уже двадцать семь!"

Но он молчал. Если старый учитель затянул монолог, то это прежде всего нужно ему самому. Пусть говорит, веря в пользу слов. Отнять эту веру значит отнять очень многое. Потерпеть ведь совсем нетрудно.

Возразить, выслушав, - дело иное.

- Я не хочу жать на педаль, - сказал он, когда Георгий Сергеевич умолк. - Я теперь хочу только понять, как жить дальше в этом сволочном лабиринте. Не жать, а жить. Так, как предложил Гумно от имени Я-второго, не хочу. Тогда уж лучше не жить вовсе. Шагнул в черный провал - и кранты. Кто такой был феодал на Плоскости? Защита и опора. Кем он станет теперь? Прессом-соковыжималкой? Сатрапом персидским? Гауляйтером?

Георгий Сергеевич только вздохнул.

- Самое интересное: Гумно был уверен, что я поломаюсь для вида, а потом с радостью соглашусь. Выгодно же! Еще одну вещь он сказал напоследок: мясо!.. Нет, не подумайте чего, не человеческое... Сами знаете, животных сюда редко забрасывает, разве что вместе с людьми. Собаки, кошки... И все они либо съедались, либо подыхали от бескормицы. Но ведь когда люди попадают на Плоскость конвейером, с ними рано или поздно окажутся и травоядные, так? Бабка пасла козу - хлоп, и обе здесь. Голубятник кормил голубей - и вот он тут вместе с голубями и голубятней. И так далее. Рано или поздно кролики у нас размножатся, домашняя птица... А мы тут семенами меняемся, достали что-нибудь новое - радуемся, идиоты! Вам не надоело вегетарианство? Мне давно надоело. Сукин сын приберег этот аргумент напоследок...

- А вы... - начал было Георгий Сергеевич.

- Что?

- Нет, ничего. Нет-нет, я понимаю. Отношения феодалов - это, знаете ли, совершенно не мое дело.

- Я отпустил его, - ответил Фома и поймал недоверчивый взгляд Георгия Сергеевича. - Нет, правда, отпустил.

- Странно... Гм... Мне показалось, что я слышал выстрел... Нет-нет, Игорь, я вам верю!

- Выстрел был, - кивнул Фома. - Но ушел он живым, честное слово.

- М-да... Гм... Но ведь это вы стреляли, а не он?

- Не он, - мрачно сказал Фома. - Я прострелил ему руку. Нарочно. И сказал, что вторая пуля пойдет ему в живот. Он поверил.

- Зачем? - только и спросил Георгий Сергеевич.

- А вот так. Это объявление войны. Вообще-то двуногих скотов надо убивать, но тогда король Я-второй прислал бы нового парламентера. Наверняка решил бы, что первый сгинул. Пусть теперь знает: в гробу я его видал, двойничка своего.

Георгий Сергеевич глубоко вздохнул, пожал плечами и ничего не сказал.

- Пойдемте, - позвал Фома.

- Постойте... Вы действительно хотите сказать, что выстрелили бы ему в живот, если бы он...

- В живот или в голову - не знаю. Знаю только, что убил бы гада. Нельзя приходить ко мне с такими предложениями.

Спускаясь с бархана, он для начала изругал себя за то, что все рассказал Георгию Сергеевичу, а потом ожесточился. Кой черт! Дипломатничать еще! Вот вам правда, ешьте ее. Она груба, грязна и жестока, но другой-то правды все равно ни у кого нет. Даже на Земле. А уж на Плоскости и подавно. Феодализм это вам не рыцарские турниры и песни менестрелей. И не кодекс бусидо. Это просто жестокость, возведенная в ранг необходимости.

Да, люди делают любой мир гаже, чем он есть. Но и мир отвечает им той же любезностью. Круговорот. Выскочить из него невозможно. Можно слегка высунуться, но это означает жить отшельником. Только так.

- Что же теперь будет? - спросил Георгий Сергеевич, достигнув подножия бархана, и видно было: вопрос не из числа риторических. Либо старый учитель и впрямь не знал, что будет, либо еще не успел свыкнуться с неизбежным.

- Война будет, - ответил Фома. - Вы знаете, что такое война на Плоскости? Нет? Я тоже не знаю. Будем импровизировать. Если победим, постараемся оставить все по-старому. Я знаю, так не бывает, но я постараюсь.

- А если проиграем?

Странный вопрос... Фома искоса посмотрел на Георгия Сергеевича - не шутит ли? Нет, он ничуть не шутил. К сожалению.

- Тогда мы умрем.

Глава 6

Целая роща стеклянных сталагмитов тихонько пела на слабом ветерке. Удивительно ровные, на редкость прозрачные конические "сосульки", торчащие остриями вверх, казалось, вышли из лучшей стеклянной мастерской. Иные превышали ростом человека, другие только-только начинали пробиваться из серой скальной проплешины, каких на Плоскости сколько угодно.

Они росли - медленно, как настоящие пещерные сталагмиты. За восемь лет они выросли в среднем на три сантиметра. На них не капала богатая кремнеземом вода, и все-таки они тянулись вверх. Фома не сомневался в том, что сталагмиты живые.

Один был отломан - последствия давнего грубого эксперимента. С тех пор обломанный "пенек" оплыл, как огарок, а сам сталагмит, валяющийся здесь же, накрепко врос в скалу и как будто уменьшился в объеме. Фома не продолжил эксперименты - стеклянной рощи было жаль.

Он щелкнул ногтем по ближайшей "сосульке". Раздался мелодичный, долго не стихающий звук, и вся роща отозвалась на него печальным пением. Улыбнувшись, Фома сыграл на нескольких разнокалиберных сталагмитах, как нарочно растущих в ряд, "Чижика-пыжика". В ответ полились звуки - то ли симфония, то ли какофония, но приятная.

Он еще раз улыбнулся, вспомнив, как Нсуэ до судорог боялся приближаться к стеклянной роще, подозревая в ней жилище великого духа Гауа. А на поверку "жилище духа" обернулось просто поющим стеклом. Очень качественным, возможно, даже чистым хрусталем, непонятно почему живым. Как-то раз Фома выспал себе масс-спектрограф для продолжения экспериментов, но так и не понял, как с ним обращаться, а выспать инструкцию не сумел. Да и переменного тока напряжением 220 вольт взять было неоткуда, и в положенный срок деликатный прибор рассыпался пылью, как рассыпается все эфемерное.

Такова жизнь. Нельзя объять необъятное - руки коротки. У феодала и без научных экспериментов забот полон рот.