Георгий Гуревич - Подземная непогода

- Сегодня я сам пойду на почту. Если есть телеграмма из Москвы, я тут же напишу ответ. Проводите меня, я плохо помню дорогу.

Они вышли, когда уже темнело. Над пышными сугробами по темно-синему небу плыл латунный месяц. В лесу потрескивали сучья, скрипел снег под лыжами. Тишина, безлюдье - самая подходящая обстановка, чтобы объясняться.

Но Тася, видимо, избегала объяснений. Она завладела лыжней и задала темп. Грибов с трудом поспевал за ней. Гонка продолжалась километров пять, почти до самой реки, но здесь Грибов упал на косогоре. Тася вернулась, чтобы спросить, не ушибся ли он. Они перекинулись несколькими словами, и разговор сам собой набрел на больную тему.

- Завтра вам придется помочь Катерине Васильевне, - сказал Грибов. - У нее сейчас двойная нагрузка: она и химик и геолог.

- А почему она работает за Петра Ивановича? - спросила Тася.

- Вы же знаете Петра Ивановича. Он милейший человек, но ненадежный: устанет и бросит на полпути. Да Катерина Васильевна и сама не хочет его нагружать. Любит его, вот и бережет.

- Не понимаю я такого чувства, - сказала Тася. - Любовь - это восхищение. А тут всего понемножку: кусочек привязанности, кусочек привычки, кусочек жалости...

- Вы, Тася, бессердечная. А если человек болен? Муж у вас заболеет - вы его разлюбите?

- Если болен - не виноват. Но вы сказали "ненадежный", это совсем другое.

Грибов опустил голову. Он понял, что Тася говорит не о Спицыне. Это он, Грибов, оказался ненадежным человеком. И хотя потом он поправился, пошел со всеми в ногу, Тася запомнила: это тот, кто теряет равнение.

Грибов был задет за живое.

- А что особенного в Катерине Васильевне? - воскликнул он. - У Петра Ивановича свои недостатки, у нее свои. Женщина как женщина, хороший работник... На Камчатке таких тысячи.

И Тася поняла, что речь идет не о Спицыной.

- Ну и пусть, - сказала она упавшим голосом. - Сердцу не прикажешь. Оно тянется к самому лучшему...

Они смотрели в разные стороны, и обоим было горько, как будто произошло что-то непоправимое, сломалось надтреснутое, то, что еще можно было связать.

- Гордая вы, Тася... Многого требуете...

Тася, отвернувшись, махнула рукой.

- Почта там! - показала она. - Идите через реку наискось, на те огни, что на холме. А мне на другой конец деревни... Прощайте.

Она скользнула по скату. Стоя наверху, Грибов следил, как удаляется плотная фигурка. Она таяла в сумраке, и сердце Грибова щемило, как будто Тася уходила навсегда. Столько неожиданного открылось в ней за последнее время! Была скромная ученица, робко и почтительно влюбленная. И вдруг тихоня говорит ему прямо в глаза горькую правду. Вдруг у этой скромницы такие требования к людям. "Любовь - это восхищение", - сказала она. Да нет, неверно. Разве любовь исчезает, как только любимый споткнется? Тасю надо переубедить. Но не смешно ли доказывать девушке, что она не смеет разлюбить? "Сердцу не прикажешь. Оно тянется к самому лучшему"...

И вот ушла, растворилась в темноте... Лыжи еще скрипят, если позвать услышит. Зимней ночью звуки разносятся далеко: с того берега слышны голоса, лают собаки, как будто рядом. Короткий треск. Выстрел, что ли? Но кто же будет охотиться ночью? Похоже на раскаты грома или на грохот ломающихся льдов. А до ледохода далеко, февраль на дворе. И все-таки река выглядит странновато: вся она дымится, как будто снежное покрывало промокло и сушится на солнце. Полынья, другая, третья, разводья, целые пруды... Оттепель? Какая же оттепель сегодня - от мороза трещат сучья, лыжи скрипят по снегу.

- Тася, вернитесь на берег!

Не отзывается. Из упрямства, конечно. Зря он отпустил ее одну.

- Тася, Тася!

А вдруг она провалилась?

Грибов неловко спустился на лед. Как она прошла здесь? На пути какие-то трещины, мокрые пятна. Приходится петлять, обходя их; все трещит, качается, колыхается...

- Тася! - крикнул Грибов в отчаянии.

Откуда-то набежала вода, лыжи стали прилипать к промокшему снегу. Грибов скинул их. Конечно, это было ошибкой. Треск... хлюпанье... и он очутился по горло в воде. Ледяные струйки побежали за шиворот, под одежду. Грибов хватался за лед и проламывал его. Вот оказия! Нельзя же проламывать лед до самого берега. Температура воды около нуля... Он закоченеет через несколько минут... Снова ломается лед... Неужели не выбраться?

Грибов отгонял эту мысль. "

Нет, невозможно! Не могу умереть, я еще так молод... У меня вся жизнь впереди. Начатая диссертация... Тася... А Виктор был моложе и все же погиб..."

Ноги и руки немели, уже не сгибались пальцы. Грибов отчаянно боролся, локтями прошибая лед. И вдруг рядом лыжные палки...

- Держитесь, держитесь, Александр Григорьевич!

Это Тася! Она умело выбрала прочную льдину, хорошо поставила лыжи. Ухватившись за палку, Грибов ползком выбрался из воды. Лежа на мокром льду, он барахтался, словно тюлень, и никак не мог подняться на ноги.

- Скорее на берег! - волновалась Тася. - Вы промокли насквозь... Сейчас же разложим костер.

- Спасибо, Тасенька! - бормотал Грибов, чувствуя, что благодарности здесь неуместны.

- Глупая я! - говорила меж тем Тася. - Оставила вас одного. Дошла до середины, слышу - вы кличете. А мне невдомек, даже отзываться не хотела. Но тут вижу - лед тонкий, полыньи и разводья кругом, долго ли до беды. Повернула назад. Опять крики, какие-то жалостливые. Бегу все шибче, дух захватывает. Спасибо, вовремя поспела... Вот сюда ступайте, здесь не скользко. Теперь сюда. Вот и берег! Лес рядом, сейчас разложим костер. А вы прыгайте и руками хлопайте, а то прохватит вас.

Она действовала умело и проворно. Пока Грибов деревенеющими руками отломил десяток сучьев, Тася притащила из лесу несколько охапок хворосту и две сухие елочки. Вскоре под ветками заплясал огонек. Тася сунула в него верхушку срубленной елки, и пламя взметнулось сразу. Костер разгорелся вовремя. Грибов уже чувствовал, что мороз обжигает мокрое лицо.

- Послушайте, Тася, откуда на реке вода?.. Так бывает у вас?

- Не знаю, Александр Григорьевич. Не до того сейчас... Бегайте, бегайте! Да трите щеки, с морозом шутки плохи. Куртка у вас мокрая. Вот колья, развесьте ее... И не жалейте сучьев, я еще принесу.

Грибов начал стаскивать меховую куртку, уже покрытую звенящими льдинками, но раздумал и натянул ее снова.

- Тася, мне нужно на станцию.

- Как можно, Александр Григорьевич! У вас будет воспаление легких! Совсем не думаете о себе!..

- А вы думайте не только обо мне! - сердито ответил Грибов. - Вы еще не поняли, откуда эта оттепель? Это все фокусы нашего вулкана. Видно, лава свернула на северный склон, дошла до реки, а теперь плавит лед и кипятит воду. Может начаться наводнение. Надо предупредить все прибрежные поселки.